Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

— Ах вот оно что… — кивнула она разочарованно. — А как же апельсины? — спросила она, когда Ротаридес направился к двери.

— Один я возьму, — ответил он не раздумывая, лишь бы закончить препирательства, которые его уже не интересовали; сунул апельсин в карман вместе с газетой и быстро вышел.

Чудак какой-то. Или ненормальный, подумала Нагайова, оставшись одна в своем большом доме, и слегка коснулась пальцами ранки на правом плече.

…Когда дома он забирался под одеяло, то прервал некрепкий сон Тонки, вздрогнувшей от холода, который он принес с собой с улицы.

— Где ты до сих пор шлялся? — недовольно спросила она.

— Я уже знаю, куда мы поедем в конце недели, — сказал он, пропустив мимо ушей ее вопрос. — В Зволен…

— Я тебя спрашиваю, где ты был!

— Где я был? — задумчиво переспросил он, как бы не сразу вспомнив. — Искал для тебя апельсины.

Отчасти это была сущая правда; и у Тонки не зародилось никаких сомнений, потому что в ее руке очутился гладкий пахучий плод. Она обрадовалась, хотя в тот поздний час ночи ничем своей радости не выразила.

Иные утверждают, что самые близкие люди на свете те, кто не имеет друг от друга тайн, но они очень и очень ошибаются и вообще не понимают, что тайна — нечто невосполнимое. Лишь посторонним людям, с которыми встретишься и тут же разойдешься навсегда, можно без стеснения выложить все что угодно, так как нам на них ровным счетом наплевать. Но мы еще не раз подумаем, прежде чем рассказать о своем затаенном или ничего не сказать тому, с кем связаны наши надежды или кто занимает в нашей жизни важное место. То, что у человека за душой, не неисчерпаемо, и если не следить хорошенько за собой, то впоследствии его могут и одернуть: «Да ведь ты это уже говорил!» Короче, люди утратят к нему интерес, как к заигранной пластинке, он прослывет банальной личностью — любому наперед известно, что он скажет и что сделает. С какой стати человек без тайны будет кому-то дорог? И, наконец, семейный союз тоже недолго продержится на том, что мы будем все, до мельчайших подробностей, рассказывать другому. Тут большого ума не надо. И с годами делается все труднее поразить партнера, затаить в себе нечто, о чем он не знает наперед, а лишь предчувствует. Правда, есть пары, которые без конца твердят один другому: «Ты меня любишь? Я тебя люблю!» Для этого не требуется ни особых усилий, ни интеллекта, ни даже обыкновенной правдивости. Но если мы хотим загадать загадку, разгадкой которой является любовь, нельзя произносить по поводу и без повода это слово — и тогда второму придется изрядно попотеть, поломать голову и искать в самом себе ответ «да» или «нет»… Напряженный интерес поддерживается тем, что́ мы еще не сказали друг другу. Именно с того самого вечера Тонка и Ротаридес почувствовали, что их влечет друг к другу еще сильнее, чем прежде. Потому что всякая игра в один прекрасный миг кончается, и мы с нетерпением ожидаем ее финала. И если у нас заведется тайна, то рано или поздно мы поделимся ею. А иначе каким образом мы можем поразить спутника своей жизни: «Вот видишь, а ты воображал, что знаешь обо мне все?!» Пусть это даже смертельно поразит его, но за свою погибель он на какой-то отрезок времени вознаградит вас уважением, а может статься, и любовью. Надо только выбрать удобную минуту — ведь и убийц ловят на месте преступления не каждый день. Недомолвка, умолчание, оттяжка финала — это целое искусство, орудием и материалом для него служит именно время…

В ближайшую пятницу вечером кое-какие неотложные дела и сверх того сборы к исключительно важному субботнему путешествию пришлось отложить на потом из-за внезапной болезни Вило.

Ничего не попишешь, уж кому не повезет, тому и по дороге за выигрышем в спортлото может упасть на голову цветочный горшок, горестно размышлял Ротаридес, торопясь с укутанным Вило на руках в медпункт, и перед его мысленным взором таяло, исчезало навеки видение долгожданного космического камня, хотя про себя он твердил, что поездка вовсе не отменяется, а всего лишь откладывается. Тонка семенила рядом, время от времени прикладывая руку ко лбу сына, хотя дома всего несколько минут назад померила ему температуру и установила, что у него ровно тридцать девять.

На обратном пути их родительские страхи несколько рассеялись от утешительного диагноза и коробочки с таблетками в Тонкиной руке. Возвращение от врача, который, как правило, бросит с десяток ободряющих слов, всегда сближает родителей, вызывает у них ощущение, что они общими силами предотвратили опасность и оба заслуживают награды. Тонка уже не хмурилась, порой даже улыбалась, а на поворотах и крутых подъемах поддерживала мужа за локоть, не зная, чем еще помочь ему с его драгоценной ношей. А малыш между тем задремал, прижав сонное личико к вороту отцовской рубашки. Да и у Ротаридеса тоже возникло чувство, будто сейчас они дружнее, чем когда бы то ни было, что они одновременно думают об одном, его согревало сознание ответственности, безоглядного доверия, которое питали к нему эти два создания, и он бодро шагал домой.