Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

— Вырви, прошу! — взмолился Ротаридес.

Врач солидно выпрямился, с кончиков его пальцев на блестящий линолеум капала вода.

— Как-то раз пришел ко мне один тип, — заговорил дантист, глядя в упор на Ротаридеса, — посулил довольно высокое вознаграждение. Спрячьте, говорит, мне золото в зубы, а то, дескать, какая-то шайка собирается меня ограбить. Я ему: спокойно, спокойно, а сам за телефонную трубку… Ты, случаем, не за тем же самым?..

Рослый краснощекий мужчина внезапно весь скорчился от смеха, приковылял к Ротаридесу и хлопнул его по плечу:

— Ах ты, гнида старая! Ах ты, дерьмо этакое! Чтоб тебе ни дна ни покрышки… так заморочить мне голову… Ой! Ха-ха-ха! А то я тебя не знаю, ведь ты же ходил ко мне отсыпаться, небось вместе людей дурачили… Сценка получилась что надо! Ну, а теперь давай, вытаскивай свою бутылку, где ты ее прячешь? Давай выпьем за наше армейское житье и помянем покойного майора Недому. Ой, не могу! Ха-ха! Верно, брат, так и надо! Шутка жизнь украшает, мы с тобой еще не какие-нибудь хрычи…

Ротаридес вытаращил глаза и глупо улыбнулся, но потом, поняв, что благоприятный случай упущен, залился судорожным, каким-то икающим смехом.

— А здорово я тебя взял на пушку!.. — Через силу выдавил он, а у самого глаза чуть не вылезли из орбит от внутренней тревоги. Мысль, что судьба его безнадежно решена, вызывала в нем все новые и новые взрывы мрачного веселья. — Только не говори, что ты не попался на удочку!

— Заставить меня три четверти часа дожидаться и потом разыграть!..

— А вот бутылки у меня с собой нет, — сказал Ротаридес, когда напряжение схлынуло. Врач тут же перестал смеяться:

— Тогда чего мы тут забыли? Айда к Коню!

Через какие-нибудь полчаса, сидя за рюмкой водки и злобно фыркающими бокалами содовой, в облаках сигаретного дыма, под оглушительный гомон дантист изливал перед Ротаридесом душу, а тот почти не слушал, и только алкоголь наконец постепенно сумел вернуть к жизни его затравленную, смятенную душу.

— Тебе хорошо, — обнял дантист Ротаридеса за плечи, — дома тебя ждет жена, ребенок… А я… Думаешь, мне не обрыдло таскаться от одной бабы к другой? Старина, я иной раз думаю, что мне не везет из-за моей профессии. Подумай сам, могут ли люди любить зубного врача? Ведь его все боятся. Вот ты — ты, к примеру, любишь будильник?

— Нет, — апатично пробормотал Ротаридес.

— Вот видишь! Когда он утром звонит, я всякий раз говорю себе: ты сам вроде этого будильника, всем ты нужен, но так и хочется швырнуть тебя под кровать… Старик, закадрил я как-то раз бабеночку, она попросила заняться ее зубами. Не успел я взять в руки сверло, как она хлоп в обморок. С того дня видеть меня не желает, то ли стесняется, то ли что…

— Когда человек работает на совесть, то и это уже много значит, — неубедительно заметил Ротаридес.

— Работать на совесть? Пхе! Даже моя медсестра выговаривает мне: «Пан доктор, опять у вас халат забрызган, ведь я только что дала вам чистый…» Я ей твержу, но все как об стенку горох: «Чистый халат только у того, кто ближе, чем на два метра, к пациенту не подходит, но такой работе грош цена!» Хуже всего, что у меня нет пристани, понимаешь, нет ничего постоянного. Накатит, завью горе веревочкой с какой-нибудь прости господи, затащу ее к себе и рад, что хоть разговелся…

— Мне и вовсе не позавидуешь, — тупо сказал Ротаридес, и перед его мысленным взором встала картина суда, суровый судья в мантии, зловещим голосом зачитывающий приговор за оскорбление действием. Желая прогнать страшное видение, он опрокинул в себя очередную рюмку водки.

А еще через полчаса он с ужасом вспомнил, что у него сегодня занятие кружка, и хотя приятель дантист ни за что не хотел его отпускать, Ротаридес торопливо простился с ним и помчался на трамвайную остановку. Ему и в голову не пришло спросить себя, способен ли он сказать что-нибудь связное, сумеет ли в состоянии такого сумбура собраться с мыслями; он думал только об одном: если он не явится на занятие, то навлечет на себя лишние подозрения, возбудит ненужные догадки, почему не пришел, где был и что делал…

Войдя в аудиторию, он увидел, что там никого нет, и почувствовал облегчение, но тут же забеспокоился, как бы это не повлекло за собой каких-нибудь последствий. Взглянул на часы, убедился, что не опоздал, и в это время где-то в заднем ряду скрипнула скамья — там горбился кто-то неприметный и незнакомый, нетерпеливо ерзая, не чая удрать; какая-то тень, а не человек, просто кто-то здесь уснул и не успел вовремя улизнуть.