У Ротаридеса ноги стали как ватные, дыхание прерывалось, в голове вихрем кружились тревожные мысли, но ни одна не подсказала ему ни решения, ни выхода. Его словно бы тащило обратно, к тому злополучному месту в магазине; как он ни упирался, мысли захлестывали его, волокли назад; так после проливных дождей затягивает в омут неумелого пловца. Еще никогда не пускавшийся в плавание в кипящих волнах угрызений совести и ужаса, Ротаридес чувствовал, что еще немного, и он сдастся, но тут в памяти забрезжило короткое воспоминание о том, как он закрывал рот носовым платком со страдальческой миной человеку, мучившегося от зубной боли.
У здания почты он украдкой вытащил из портфеля записную книжку с телефонами и стал судорожно листать ее дрожащими, непослушными пальцами. Впрочем, ближайшая программа уже вырисовывалась: сейчас он позвонит знакомому зубному врачу, надежному и сметливому приятелю, недаром же после окончания института в чине сержанта он служил с ним целый год в армии и нередко бывал у него подставным пациентом, на которого дантист всегда мог сослаться, а сам в это время упоенно решал кроссворды, между тем как Ротаридес блаженно спал в его зубоврачебном кресле с широко разинутым для пущей маскировки ртом, если бы кто-нибудь вздумал взглянуть на «пациента» воочию. Итак, он позвонит ему и велит вырвать любой передний зуб, черт с ним, пускай даже совсем здоровый! Отпечатки пальцев преступник переделать не может, а вот изменить рисунок прикуса ничего не стоит, правда, если не принимать в расчет непродолжительного болевого ощущения. Ротаридес даже обрадовался, что тем самым рассчитается за причиненные Нагайовой страдания и что это будет просто гениальный выход из отчаянного положения, чреватого страшными для него последствиями.
— Еще жив курилка? — послышался в трубке солидный голос. — Зубами мучаешься? Иначе бы ты про меня и не вспомнил. Да ладно уж, молчи! Не ты один такой, все вспоминают обо мне только поэтому. Если у тебя не очень срочно, дружище, то нельзя ли отложить до завтра? Видишь ли, сегодня я уже закончил, и мне надо…
— Срочно, ужасно срочно, — тяжело дыша, прохрипел в трубку Ротаридес.
— Ну разве что ради тебя… — Голос еще посолиднел, хотя не сумел скрыть досады. — Посмотрим, в чем там дело. Только приезжай поскорей.
Боясь, чтобы зубной врач, работавший черт-те где, в конце Февральской улицы, не раздумал, Ротаридес не решился признаться, что находится в Дубравке и что на дорогу уйдет самое малое минут тридцать — сорок.
— Мигом приеду, — пообещал он в трубку.
Когда он наконец постучал в дверь зубного кабинета, приятель встретил его с недовольной физиономией. Тем лучше, теперь непременно вырвет, мелькнуло в голове Ротаридеса.
— Где ты пропадал, милок? — сердито осведомился врач. — Я уже тыщу раз собирался уходить, да не ушел вот, потому что помню, как в армии ты дрых у меня в кресле…
— Как поживаешь? — Ротаридес протянул ему руку и по рассеянности весь сиял, вместо того чтобы изображать на лице боль и страдание.
— А, дружище, — врач устало махнул рукой, — несладко живется. Зубы катастрофически портятся, коронки не на что ставить… Так который же у тебя?
— Вот тут, спереди. Один из передних, — объяснил Ротаридес, широко открывая рот.
— Этот? Или этот? — Врач постукивал, надавливал на зубы, заглядывал в горло.
— Вот этот, — промычал мнимый больной и для убедительности сплюнул.
— Гм… Не вижу никакого дефекта. — Врач постучал по верхнему резцу, вывернул Ротаридесу губу и ощупал десны.
— Ммм… ммм… — Ротаридес старательно разыгрывал нестерпимую боль при каждом прикосновении.
Вдруг металлический инструмент с грохотом упал на хромированный поднос. Ротаридес вздрогнул, скосил глаза на врача, ему показалось, что в того закралось подозрение.
— То ли корень, то ли… — сказал врач, испытующе глядя на Ротаридеса. — Без рентгена ничего не могу сказать…
— Но зуб же болит мочи нет! — упрямо стоял на своем Ротаридес. — Выдерни его, и дело с концом!
— Выдернуть?! — Врач все больше и больше дивился. — Тебе что, приятно ходить щербатым? Я тебе его сохраню, плевое дело. Зацементирую канал…
— Какой прок в этом, если боль не пройдет? — упорствовал Ротаридес, и тут ему вспомнилась бабка Куцбелова с ее ухом. «Очень нужны мне твои заботы, весь этот умозрительный гуманизм!» Ему на язык пришли бабкины слова: — Не лечи, лучше выдерни, только чтобы перестало болеть!
— Что ты дурака-то валяешь? — Врач открыл кран и принялся мыть руки. — Почему это он не перестанет болеть?
Читать дальше