Дмитрий Захаров - Средняя Эдда

– Да пока не жалуюсь.

– Это хорошо, – согласился Подберезкин, – жаловаться вообще стыдно. Для мужчины, так?

У него был едва заметный кавказский акцент, какой остается у покинувших родные края уже во взрослом возрасте, но давно живущих в Москве. Кроме акцента внимание привлекал перстень с огромным зеленым камнем, в самой сердцевине которого клубилась черная муть. Подберезкин время от времени привычным движением поглаживал камень пальцами другой руки.

– И депутатов выбирал? – спросил Мамед.

– Полтора десятка кампаний, все успешные.

– Есть же люди, которые говно по собственной воле едят, – задумчиво сказал Подберезкин. Было не ясно, имеет ли он в виду тех, кто занимается выборами, или самих народных избранников. Их, кстати, теперь так если и называют, то только с издевкой, внезапно подумал Георгий.

Он улыбнулся этой мысли, а наблюдавший за ним Подберезкин улыбнулся в ответ.

– Ладно, – сказал он. – А какой у нас будет в этой истории цимес?

– Цимес?

– Ну, – Мамед щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово, – изюминка какая?

Георгий кивнул.

– Нам кажется, что это будет хорошая мобилизационная кампания. Без особых излишеств. Аккуратно, дорого, красиво. Ничего громкого, нам это при существующих договоренностях не требуется.

– Как это – мобилизационная?

– Мы приведем голосовать сторонников Виктора Николаевича. А каждый из них – приведет трех родственников. Плюс управа подвезет милиционеров там, врачей. Мобилизация.

Мамед скептически поцокал.

– Это не то, – заявил он, откидываясь на стуле. – Мало, Жора. Нужна, знаешь… Ангела Меркель.

– Простите?

– Движуха, динамика!

Георгий хотел спросить, какую это динамику Подберезкин видит в Ангеле Меркель, но тут как раз принесли горячее. Мамед сделал знак – мол, поговорим позже, – и азартно взялся за разделку мяса. Он с силой налегал на нож и резкими выпадами бил вилкой – с такой страстью, будто кромсает и колет врага. Георгий подумал – хорошо, что дело происходит в центре Москвы, а не где-нибудь в маленькой горной республике. А то было бы самое время пугаться.

В какой-то момент появился официант с коньяком, и Подберезкин перехватил у него бутылку еще с подноса.

– Нет-нет, – запротестовал Георгий, – я за рулем.

– Все за рулем, – печально признал Мамед, разливая коньяк. Не дожидаясь Георгия, он опрокинул в себя первую рюмку и тут же соорудил себе вторую. После этого он подхватил рукой с тарелки зажаристый кусок мяса и как шпагоглотатель клинок – опустил его себе в пасть.

Георгий скромно жевал вареник с сыром. Дождавшись, когда Подберезкин всё же отвлечется от еды, он попробовал пойти в контрнаступление.

– Мне представляется, движуха – это избыточно, – заговорил Георгий. – Нам не нужны ни телеэфиры, ни баннеры. Это может стать лишним…

– А это никому не интересно, что ты думаешь, – перебил его Мамед. – Я это не согласую.

Георгий еще минут пять из вежливости пытался рассказывать о планах, но Мамед даже не делал вида, что слушает.

– Не так, – говорил он, – думайте еще.

В какой-то момент Георгий извинился и вышел, будто бы покурить на крыльцо. Курить в самом деле хотелось, но первым делом он набрал шефа и постарался максимально быстро – Ас иногда прерывал на полуслове – рассказать про капризного родственника.

– И что ты хочешь от меня? – поинтересовался в ответ хозяин Конюшни.

– Может, сейчас просто выйти из разговора с ним? А потом обратиться к Махину напрямую. Или Влад как-то на него надавит.

– Гоша, – ласково сказал Ас, – никто тебя не будет второй раз слушать, ты что. Милый мой, ты профессионал или где? Ну наплети ему что-нибудь. Послушай, что он сам предлагает. Дай ему фишку.

– Какую?

– Любую, – раздраженно отозвался Ас. – Ты думаешь, я наверх пойду рассказывать, как ты договориться не можешь? Иди и реши. Давай, без этого дел полно.

Ас отключился, а Георгий с досады чуть не швырнул телефон в лужу.

В легкой куртке было зябко, с неба сыпались какие-то мокрые осколки. Вот говорят, «разбился вдребезги», может, это дребезги и летят?.. Георгий сделал два круга вокруг квартала, постепенно превращаясь в мокрую курицу и чувствуя себя соответственно. Он постарался перебрать в голове все эпизоды жизни великого кормчего Махина, один за одним, – но никаких идей это не принесло. Наоборот, за каким-то лешим на репите залипла сцена, как Махин открывает снесенный и снова слепленный по образу и подобию Главпочтамт рука об руку с его директором, человеком по имени Юлий Адольфович Цветков (это сочетание из памяти уже ни за что не вытравить) – огромным рыжим детиной, похожим на ирландского эльфа, принявшего увеличительное зелье. Огромный Махин был виден на снимках только фрагментарно, потому что всё заслоняли исполинские рыжие бакенбарды.