Колин Маккалоу - Тим [litres]

Лицо Дони застыло. Она снова повернулась к отцу, полностью игнорируя Тима.

Поздно ночью к ним вышел доктор Перкинс. Выглядел он осунувшимся и усталым. Все разом встали, словно подсудимые при виде судьи.

– Рон, выйдем на минутку, – тихо предложил он.

Яркие лампы заливали слепящим светом опустевший коридор.

– Она скончалась, приятель.

Рон, ощутив тянущую боль в груди, будто по ней проехался тяжеленный каток, жалостливо смотрел в лицо немолодого доктора.

– Нет!

– Мы ничего не смогли сделать. Обширный инфаркт, потом еще один, уже после того как ее доставили сюда. Сердце остановилось. Мы пытались его запустить, но ничего не вышло. Подозреваю, что проблемы с сердцем у нее начались не сегодня, а внезапное похолодание и теннис довершили начатое.

– Она никогда не говорила, что ей нездоровится, я ничего не знал. Но это же Эс. Она никогда не жалуется, – сумел произнести Рон. К нему возвращалось самообладание. – Ох, доктор, я не знаю, как мне быть! Ведь Тим и Дони думают, что она поправится!

– Рон, хотите, чтобы я им сообщил?

– Нет, – покачал головой Рон, – я сам. Только дайте мне минутку. Можно ее увидеть?

– Да. Но Тима и Дони лучше к ней не пускать.

– Доктор, тогда ведите меня к ней прямо сейчас, а потом я им сообщу.

Каталку с Эс перевезли из палаты интенсивной терапии в маленькую боковую комнатку, предназначенную именно для таких случаев. Теперь ничто не напоминало о том, что ей пытались оказать медицинскую помощь: исчезли и трубки, и провода. Эс с головой была накрыта простыней. Рона это потрясло до глубины души. Словно пришибленный, он стоял в дверях и смотрел на очертания неподвижного тела. Вот и все, что осталось от Эс. Она никогда больше не сможет ходить, дышать. Для нее все кончено – солнце и смех, слезы и дождь. Больше никогда, никогда. Ее праздник жизни завершился здесь, в этой сумрачной комнате, под белоснежной простыней. Завершился без фанфар, без предупреждения. Она не успела подготовиться к своему концу, не успела даже попрощаться по-человечески. Жизнь оборвалась – и все, был человек – и нет. Рон приблизился к каталке и вдруг почувствовал, как в нос ударил тошнотворно сладкий аромат нарциссов, стоявших в большой вазе на столе. Отныне запах нарциссов будет для него невыносим.

Доктор Перкинс резко отдернул простыню и отвернулся. Разве можно привыкнуть к чужому горю? Разве можно привыкнуть к смерти?

Эсме закрыли глаза и сложили руки на груди. Рон долго смотрел на жену, затем наклонился и поцеловал в губы. Но эти бледные холодные губы к Эс не имели отношения. Рон со вздохом отвернулся.

Стоило ему появиться в комнате для посетителей, на него мгновенно воззрились три пары глаз. Рон остановился, расправил плечи и произнес:

– Она умерла.

Дони вскрикнула и упала в объятия Мика. Тим ошеломленно таращился на отца подобно растерянному ребенку. Рон подошел к нему и ласково взял за руку.

– Пойдем прогуляемся, сынок.

На улице светало. Перламутровое небо на востоке было раскрашено розовато-золотистыми красками. Рассветный ветерок, дунув им в лица, полетел дальше.

– Тим, ты не должен думать, что мама вернется, – устало начал Рон. – Некоторое время назад она умерла. Ее больше нет, сынок. Мама никогда не сможет вернуться к нам, она на пути в лучший мир, где нет ни страданий, ни печали. Нам придется научиться жить без нее, а это ужасно, ужасно трудно… Но она хотела, чтобы мы продолжали жить. Это была ее последняя воля: чтобы мы продолжали жить и не очень тосковали по ней. Поначалу мы будем сильно горевать, но со временем привыкнем и нам будет не так тяжело.

– Папа, можно увидеть ее до того, как она уйдет? – с безысходностью в голосе спросил Тим.

Рон сдавленно сглотнул, качая головой.

– Нет, сынок. Больше ты ее не увидишь. Но ты не должен на нее обижаться. Она не по своей воле так внезапно покинула нас, не успев попрощаться. Мы не всегда властны над обстоятельствами, события развиваются слишком быстро, за ними не угнаться, а потом уже поздно что-то предпринимать. Мама не хотела, чтобы так получилось, слишком скоро, слишком рано… Ее время пришло, и она уже ничего не могла изменить. Вот так-то, сынок.

– Значит, она в самом деле умерла, да, папа?

– Да, Тим, в самом деле.

Тим поднял лицо к безоблачному небу. Чайка, кружившая над ними в вышине, то устремлялась навстречу чуждой ей земле, то снова взмывала вверх, в поисках своей родной водной стихии.

– Мэри объясняла мне про смерть. Я знаю, что это такое. Мама заснула, легла спать в земле под покровом травы. И она будет покоиться там, пока мы все тоже не умрем, да?