Даниэль Рондо - Механика хаоса

– У нас остался кускус, а на закуску я приготовлю оладьи с тунцом. Гарри мне поможет. Ты не против?

За едой мы обсуждали загадочное исчезновение Сами Бухадибы, и Брюно показал мне фотографию его отца, сделанную автоматической камерой, – он получил ее из префектуры, из отдела по работе с иностранцами. Я вспомнил этого худощавого и всегда печального человека, состарившегося раньше времени; мы с ним познакомились, когда я руководил раскопками в Торбей-Парадиз, в двух шагах от Торбея – Большого Пирога, и прониклись взаимной симпатией. Между нами установились доверительные отношения, и Бухадиба много рассказывал мне о Сетифе, о его археологических богатствах и о квартале, где прошло его детство. Брюно предложил мне вызвать старика в мэрию Торбея под благовидным предлогом, например, сказать, что я изучаю возможности организовать раскопки на месте городских пустырей, которые он знает как свои пять пальцев:

– Ты можешь встретиться с ним, не привлекая лишнего внимания, и хорошенько его расспросить. Если он с кем и согласится разговаривать, так это с тобой.

Брюно остался у нас ночевать. Рим постелила ему в гостиной. Он был так измотан, что даже не стал спорить.

Я слушал дыхание спящей Рим и повторял про себя ее имя. Прав Полибий: не следует недооценивать власть Фортуны. Ведь это она нас свела.

На следующее утро меня разбудили крики Рим:

– Я видела Эмму! Я уверена, это была она! Совсем рядом с нашим домом!

Рим проснулась рано и пошла в булочную за круассанами. Одна. Мне не нравилось, когда она выходила одна, о чем я много раз ей говорил. Возвращаясь с улицы Клода Бернара, она столкнулась с молодой женщиной в хиджабе. Рим обернулась ей вслед; женщина тоже обернулась, но тут же вскочила в подоспевший автобус. Рим бросилась за ней, но опоздала; автобус закрыл двери и отъехал. Женщина стояла возле заднего окна и смотрела на улицу.

– В ту секунду я и поняла, что это она! – утверждала Рим.

Мы сидели и ломали себе голову над странным поведением Эммы (с какой стати она надела хиджаб? где она живет? что ее привело в наш квартал? А главное – существует ли связь между ней и Сами Бухадибой?), когда Брюно позвонили с «виллы». В Бордо убили двух полицейских – их зарезали, когда они на рассвете выходили из дома. Ламбертен требовал, чтобы Брюно максимально ускорил расследование по всем имеющимся версиям.

Тем же утром Брюно отвез меня в Торбей. Старик Бухадиба уже ждал меня в ободранной комнатушке подсобки при мэрии. Мне не пришлось долго его упрашивать – бедняга был рад облегчить душу. Брюно успел оформить изъятие документов, принадлежавших его сыну. Здесь были пропагандистские материалы Исламского государства, заявление Сами о вступлении в организацию и прочее в том же духе. В тот же вечер я ознакомился с текстом, в котором Сами Бухадиба излагал мотивы своего выбора. Фортуна нажала на педаль акселератора.

Текст, обнаруженный в Торбее-Пироге, пригороде Парижа, Франция

«Приближается великий день. Кровь бурлит во мне от нетерпения. Пять раз в день я возношу благодарственную молитву Всевышнему, который наставил меня на путь истины. Вскоре мне предстоит исполнить свой долг. Каждому свой черед. Вчера это были мои братья. Они поставили Францию на колени. Им хватило какого-нибудь часа. Сколько их было? Горстка мучеников. Их появление заставило полицейских лить слезы.

Я читал в газетах, что мои братья смеялись, разряжая свои автоматы в нечестивцев, танцующих в ночном клубе. Какая сила в этом смехе! Мы смеемся, а Франция рыдает. Мне хочется воскликнуть: наконец-то! Смерть застигла французов в вертепе разврата. Проклятие Аллаха пало на их головы. И это лишь начало. Безбожники своими руками разожгли костер, в котором будут корчиться в вечных муках.

Об операции, проведенной моими братьями, я узнал из телевизора. Картинку не показывали, но все догадались, что произошло нечто очень серьезное, – серьезнее, чем в случае с «Шарли». Меня охватила дрожь. Точно так же я дрожал в день 11 сентября 2001 года, когда самолеты халифата протаранили башни-близнецы. Я не сразу понял, почему я дрожу и почему плачу, глядя в экран телевизора. Я даже сам с собой заговорил вслух: «Почему ты плачешь? Тебе плохо? Почему ты дрожишь? Тебе страшно? Чего ты боишься?» Ответ пришел ко мне, рекой затопив все другие мысли. О, блаженство! В моей душе вдруг словно расцвел сад, в котором шелестели пальмы и вился виноград. Я дрожал не от страха. Не печаль заставляла трепетать мои члены. Нет, в тот день меня сотрясала дрожь ликования. В истории моего народа открылась новая страница; я познавал радость свободного дыхания и бесконечное счастье мести. Последователи истинной веры низвергли огонь на столицу нечестивцев; маяк мирового еврейства запылал в пламени пожара; храм, воздвигнутый ими на золоте, которое они крали у нас веками, обратился в руины и пепел. Никогда еще мои глаза не лицезрели картины прекрасней. Кара настигла неверных. Поймут ли они, что нет в мире иного Бога, кроме Вечно Живого?