Юрий Гаврилов - Записки комбата

По традиции всех охотников и рыбаков хозяева здесь оставили все, что может понадобиться человеку, если он случайно набредет на это пристанище.

В плотно закрытой банке из-под чая лежали спички, соль и завернутая в бумажку заварка. На рубленом из тонких бревен столе стояли трехлитровые банки под капроновыми крышками. В одной из них была перловка, в другой — сушеные грибы, в третьей — ягоды, тоже сушеные.

В углу лежали какие-то лески с крючками, про которые Сережа сказал, что это донки.

Даже лампа керосиновая была, и керосин в металлической фляге. Сергей плеснул немного на сырые дрова, когда растапливал печку. Теперь на «буржуйке» стоял котелок, в нем булькало грибное варево.

Но в самое большое умиление их привела фляжка с остатками спирта, заботливо укутанная белым мхом.

— Молодцы, мужики! — заметил Сергей. — От себя ведь оторвали, оставили…

Из всего, что может понадобиться в скромном быту, здесь не было разве что только одеял и подушек.

— Здесь же тряпки не оставишь на зиму, сгниет все от сырости, — объяснил Сергей.

— А… как они вообще-то сюда попадают? — осторожно поинтересовалась Люба. — Ну, рыбаки эти и охотники?

Зимой — на лыжах и «Буранах», а летом — озером, лодками и катерами. Здесь, километрах в пятнадцати, есть небольшая деревушка, леспромхоз лес заготавливает. Можно лесовозами на лесосплав добраться, а там и до города рукой подать.

— Вскипела вода, — сказал Сергей, услышав бульканье в большой жестяной кружке, стоящей на печке рядом с котелком.

Люба насыпала сухих ягод в другую кружку, залила кипятком.

— Сережа, а где и как ты жил все эти годы, что мы не виделись?

— Да, ничего интересного. После военного училища попал в Забайкалье на китайскую границу. Старший лейтенант. Служба, последнее время, честно скажу, не складывается, есть мысли уйти на гражданку.

— Там, на китайской границе, говорят, сложное положение, войной пахнет?

— Да, было непросто, но сейчас уже все более-менее в норме. Куда сложнее в Афгане.

…Люба шла вслед за Сергеем к озеру. В тех местах, где спуск становился круче, он останавливался, подавал ей руку и ждал, пока она съедет на корточках по песчаному склону.

Было уже совсем тепло, она даже куртку расстегнула. Но от тепла туман становился еще плотнее, опускался ниже, обволакивая все вокруг. И Любе хорошо было идти в этом сплошном тумане. Очертания деревьев и высоких прибрежных обрывов казались нереальными, таким же нереальным казался весь мир. И вся ее прошлая жизнь была теперь еще менее реальна, чем эти горы и деревья.

Не было ни прошлого, ни будущего, все растворилось в тумане, и осталась только Сережина рука, за которую Люба то и дело хваталась, спускаясь к воде Онежского озера. Держа ее руку в своей, Сергей слегка сжимал пальцы, и она сразу чувствовала их незаметную гибкую силу.

Они, наконец, спустились к самому берегу. Ни неба, ни горизонта не видно было в сплошной белесой мгле. Но все-таки было заметно, что льда у берега уже нет. Прибей сюда льдину сегодня, им пришлось бы добираться вплавь.

Сергей подошел к самой воде, чтобы забросить донки, а Люба замешкалась, снимая сапог, в который попал камешек.

Она смотрела, как он идет, не оглядываясь, и вспомнила, как впервые, после школьного выпускного вечера, на скамейке в Кировском парке прикоснулась к волосам Сергея. И тот их первый поцелуй, от которого Сергей потерял сознание, чем сначала очень испугал, а затем удивил Любу. Почему их судьба разбросала на многие годы? Зачем соединила вновь?

Пока она думала об этом, Сергей отошел на несколько шагов, и сразу исчез в плотном тумане.

— Ну что, — спросил Сергей, когда Люба остановилась рядом с колышком, к которому он привязал леску, — о чем будем просить золотую рыбку?

— А вот попрошу я ее, — засмеялась Люба, — чтобы туман себе туманился и туманился хоть сто лет. И больше ничего мне не надо.

Ей так хорошо было с ним, что она не могла представить: неужели этого не было всегда? И не хотела представлять, что этого может не быть.

— Сережа, — сказала Люба, — мне не верится, что это все было со мной. Что была какая-то жизнь без тебя и я даже живу с каким-то человеком, думаю, как себя с ним вести… Как глупо все, как невозможно! И эти твои письма из училища, скорее дружеские, чем от любимого человека, в которых ты все время старался меня в чем-то упрекнуть, я даже не понимаю в чем?..

Она заметила, что лицо его дернулось, словно от боли.

— Не надо ревновать к прошлому, Сережа… — медленно произнесла Люба.