Евгений Крушельницкий - Философские уроки счастья

Философ чувствовал нашу всеобщую зависимость друг от друга и звал к сплочению. Ему виделась идеальная община будущего, всечеловеческая семья. Там будет царить психократия — власть души. Всех живущих и умерших объединят родство и братство. Люди забудут про скрытность и обман, потому что исчезнет взаимная борьба и никто не будет считать себя товаром, который нужно подороже продать. Каждый предпочтёт быть самим собой, открытым для всех. Совершенные знания помогут объединиться людям, близким по душевным качествам. Целью брачного союза станет не рождение, а воскрешение.

Фасады домов, украшенные священными изображениями, составят стену храма. На центральной площади — кладбище, выражающее отношение к ушедшим. Вся жизнь общины подчинена «общему делу», и каждый исполняет свой долг воскрешения. Сила армии, умноженная всеобщим образованием, используется в мирных целях: она противостоит природной стихии, занимается научными экспериментами…

Дух утопизма веет над русской мыслью, заметил один из исследователей отечественной философии. Но не во всём Федоров оказался утопистом. Он верил в будущее России и предсказывал ей роль первопроходца в космосе. Это сбылось. Символично, что мечту осуществил Гагарин — по сути, однофамилец Николая Фёдоровича, княжеского сына.

На склоне лет философ сжёг часть рукописей, и один из его учеников тайно увёз оставшееся и сохранил. Лишь незадолго до кончины Фёдоров согласился на издание и начал приводить бумаги в порядок. Книги вышли в свет уже после его смерти, — согласно воле покойного, с пометкой «не для продажи», их раздавали бесплатно.

Он скончался холодным декабрьским днём от воспаления лёгких в больнице для бедных. Похоронили его на кладбище Скорбященского монастыря. В последние часы философ говорил не о себе, не о болезни, а об «общем деле». Но его слова о любви сыновей к отцам никто не услышал. Кладбище снесли, и по нему прошла Новослободская улица. А на могиле устроили игровую площадку. Сбылось пророчество покойного о нравственном одичании блудных сынов, превративших «кладбища в гульбища».

«Будет и на нашей улице праздник», — говорили в фёдоровские времена жаждавшие справедливости. В нынешнем столетии её не стало больше, и сегодняшние «сыны» мрачно шутят: будут и на нашем кладбище танцы… Если не «отрегулируем» разум — непременно будут. Ведь разуму нужно твёрдо знать, зачем он сюда пришёл и какой в этом смысл.

Фёдоровский «проект воскрешения умерших» оказался для практичных материалистов одновременно и заманчивым, и недоступным. Не зря философ не слишком рассчитывал на понимание со стороны учёного мира, предчувствуя его способность превратить религиозную идею в «невыносимую подлость». Так и случилось. Нарком внешней торговли и дипломат Леонид Красин, большой почитатель фёдоровской философии, на похоронах товарища по партии в 1921 году кратко изложил свои практические выводы. «Я убежден, что придёт время, когда наука станет всемогущей, что она сможет воспроизвести умерший организм, — говорил он. — И я убеждён, что придёт время, когда освобождённое человечество <���…> будет способно воскрешать великие исторические фигуры».

Когда умер Ленин, то Красина назначили в комиссию по похоронам, членом исполнительной тройки. Он и стал инициатором бальзамирования вождя. Результаты этой затеи можно считать наглядным уроком непонятого философа.

Вера только тогда примирится со знанием, когда последнее будет решением вопроса о причинах небратства между людьми и неродственного отношения природы (слепой) к людям, — а не знанием для знания, — когда знание (наука) станет вопросом об отношении разумных существ к слепой силе и о подчинении слепой силы разумной, когда последняя станет орудием воли Бога.

Воззвание к повсеместному построению школ-храмов означает примирение Веры со знанием, т. е. если вера есть осуществление чаемого, то знание есть средство, орудие этого осуществления, и таким образом примирение совершается в деле. Школа в этом случае берётся в обширном смысле как школа, соединённая с Музеем всенаучным, <���…> вмещающем в себя знания о человеке (история) и природе (астрономия). Взятые в отдельности, школа, особенно высшая, будет отживающею, а Музей — недозревшим. В соединении же с Музеем (просвещение — познавание) школа становится способною быть орудием осуществления чаемого. Музей, возвращающий сердца сынов к отцам, указывает им (сынам) на всю природу, на небесные земли как на средство выражения любви к Богу-отцов. Повсеместное построение школ-храмов есть истинный путь к зрелости, к совершеннолетию.