— Как тебе удалось незаметно ее вывезти?
— Ханна была совсем малышкой, ей было около года. Я дал ей водки. Она не произнесла ни звука.
— Ловко придумано.
— Она была слишком маленькой для домов и приютов, которые мы организовали, поэтому она осталась с моей семьей. Они присматривали за ней оставшиеся несколько месяцев. Это было в октябре 1944-го. Ханна стала последним ребенком, спасенным мной из Биркенау. После этого лагерь развалился.
— Что тебе про нее известно? Откуда она?
— Она из Венгрии. После войны мы пытались отыскать ее семью, но это оказалось невозможно. Я почти ничего не знаю. — Он представил дочь младенцем, с родными родителями. — Не было никаких записей о ее семье или хотя бы имени. Алекс приносила ее ко мне на свидания в лагерь для интернированных после Дахау. И когда меня отпустили, когда Алекс вернулась на Джерси, она отдала Ханну мне. Я удочерил ее. Она стала для меня всем, моей спасительницей. Не думаю, что я бы справился без нее.
— Что случилось с тем заключенным, Кляцко?
— Он умер. Его убили эсэсовцы.
Вся зондеркоманда была мертва. Упоминание о Кляцко до сих пор приносило боль.
— Мне бы очень хотелось познакомиться с Ханной.
— Уверен, она будет в восторге. Она столько о тебе слышала. Но, возможно, она примет тебя за привидение.
— А кто сказал, что это не так?
Кристофер ткнул ее пальцем в плечо.
— Ты не привидение.
Ребекка остановила молодого человека в синем костюме:
— Простите, сэр, который час?
Было 06.45. Ребекка поблагодарила прохожего и повернулась к Кристоферу.
— Нам пора. Ты должен закончить интервью.
— Думаешь?
— Да.
Она направилась в обратный путь. Кристофер замер, наблюдая со спины, как она идет и как покачивается в теплом воздухе ее платье. Они оказались в тоннеле деревьев, над ними переплетались ветви, и проблески вечернего солнца сверкали сквозь листву. Она обернулась.
— Мне придется тебя тащить?
— Думаю, да. — Но Кристофер все же пошел за ней. Ребекка остановилась, дожидаясь его.
— Поверить не могу, что у тебя есть дочь.
— А у тебя есть дети? Я заметил обручальное кольцо.
— Нет, детей у нас нет. — Ускорив шаг, Ребекка свернула с тропинки и направилась к выходу из парка. — Я скучаю по Джерси. Все время о нем думаю. Тель-Авив прекрасен, он стоит прямо на побережье, там есть пляжи и море, как на Джерси, но чего-то не хватает, понимаешь?
— Меня?
— Нацистского военного преступника? Не думаю.
— Я делал это ради тебя, Ребекка.
— Я знаю, знаю. — Ребекка взяла его за руку. Чудесное ощущение. Она сжала его ладонь и отпустила. — Года были милосердны к тебе, Кристофер, — лишь немного седины на висках, — заметила она и провела кончиками пальцев по его голове. — Но выглядишь ты хорошо. А я?
— Чудесно.
— В лагерях я часто вспоминала день, когда ты нашел меня в кустах, возле дома моих родителей. Забавно, да? Вообще-то в лагерях я мало о чем думала. Кроме тебя и Джерси, только о еде. Не о войне, не о том, что я буду делать дальше, не как поквитаюсь с чудовищами, управлявшими лагерем, только об этих трех вещах. Но, если честно, о куске хлеба или о картофелине я мечтала гораздо чаще, чем о тебе.
— Я представить не могу, что тебе пришлось пережить.
— Странно и ужасно быть вечно голодной, постоянно мерзнуть. Моя подруга, Эмили Розенфилд, умерла и оставила мне ложку. Она сказала, что это спасет мне жизнь. Я повсюду носила эту ложку с собой, чтобы быть готовой. — Он хотел что-нибудь сказать, но не подобрал слов. — Я ела все: древесину, листья, траву. Научилась выискивать самые сочные кусочки травы, самые мясистые. Самой теперь не верится.
Голос Ребекки был слаб, словно он разговаривал с ее бледным отражением.
— Забавно, но, думаю, я бы не справилась, если бы у меня были «нормальные» родители. Жизнь с ними стала лучшей тренировкой перед лагерной жизнью. — Ребекка подвинулась к нему, взяла его за руки и прошептала: — Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты пытался для меня сделать. Спасибо, Кристофер.
Кристофер почувствовал ее тепло.
— У меня не было вариантов. Как я мог тебя бросить? Я должен был это сделать. Выбирать не пришлось.
Свет вечернего солнца отражался в окнах машин, и Кристофер чувствовал, как по позвоночнику ползет капля холодного пота. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, закурил и предложил сигарету Ребекке. Она покачала головой, и они пошли дальше, петляя среди толпы, пока не вернулись на Бродвей. Примерно минуту оба молчали. Вопросов и историй было слишком много.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу