Александр Карнишин - На самом деле

Вдруг мужики, обсудившие уже все подряд, от стран и политики до мест, кто и где бывал, переключились на США. И там — наши! Нет, представь, их штрафанули в первый день! Стояли на разгрузке. Отошли за гаражи перекурить. Ага. Гаражи — контейнеры. Вот, отошли, откинулись — полиция летит. А там сверху летает вертолет и всех вот таким (показывает руками) объективом снимает. И их сняли, как они там закурили на солнышке. Полиция приехала и молча всем штраф выписала. Всем сразу. Это в первый же день, представь!

Но это поначалу. Потом была встреча, все такое. Сели пить водку. А водка у них не как у нас — по пол-литра или по ноль-семь. Там литр с чем-то в каждой бутылке. Ну, мужики у нас крепкие, все, что было, выпили. И стали собираться за водкой. А как? Пешком, что ли? Ну, взяли ключи у переводчика. Тот пытался что-то сказать, что нельзя и что хватит уже. Но ребята — они же такие могутные, шо ты — его усадили, налили, а ключи забрали. Сели в его древний фордик и помчали. Почти ночь на дворе, загород. Движения практически никакого. Они раз красный проехали. Два — проехали, ну, за водкой же! А никого ведь нет. Чего стоять? А там, оказывается, закон такой, что раз-два вроде как и не считается. А на третий раз — ого-го! И тут — как раз третий красный. Они и его — на скорости, не тормозя. За водкой же, там же ждут! Тут их и встречает черный такой полицай. Палкой машет, свистит, все как положено. Ну, у них же какой закон? Тебе свистнули — сиди, значит, и не дергайся, пока не попросят. Но наши же ничего не знают! Наши и по-английски не понимают. Им — за водкой! Они вывалились разом из машины и пошли с негром обниматься. Объяснять черному брату, что за водкой едут, не просто так. А у них, у полицейских, вот тут справа пистолет с пулями, а слева револьвер с резиной. Он им кричит, руками показывает, мол, стоять! А они — обниматься. Ну, вызвал он подмогу. Перессал же. Наши такие — любой их напугается. А они же — за водкой! Радостные такие. Выстрелил. Этому в ногу, тому — в жопу… Сорок восемь часов на то, чтобы покинуть США и больше не появляться. Вот и поработали они, ага. А переводчик-то, переводчик! Он же там за триста долларов купил машинку — дряхлую, лишь бы как возила. А теперь ему штраф платить! Потому что он владелец. А эти — в сорок восемь часов, да… Нога вот до сих пор болит.

Мишка, смеясь, полез вниз, готовиться к выходу.

— Что, парень, не уснешь никак? — тут же озаботились соседи. — Это поезд такой — старый, трясучий.

— Да мне на выход. Приехал.

— Куда приехал? Тут же остановок долго еще не будет!

И тут поезд начал плавно тормозить, а в коридоре появился проводник, молча проверяющий, что все в порядке, и купивший билет оттуда и досюда никуда дальше не поедет, потому что, типа, проспал.

От станции Мишка шел пешком. Заранее по карте посмотрел маршрут — тут идти-то было минут тридцать. Заодно город посмотрит. Город был скучный. Ни ресторанов, ни казино или иных интересных мест. И ни одного новомодного торгового центра. Вот и выходит — как в ссылку.

Дедов дом стоял не как все на улице, не окнами прямо на дорогу, а в глубине старого запущенного сада. От калитки вела дорожка, выложенная плиткой. Между плитками торчала неаккуратно трава и всякие прочие растения, названия которых Мишка не знал. Значит, редко тут ходят.

Встреча получилась сумбурной. Дед и внук долго не могли прийти к единому — как кому кого называть. Да и еще дед катался по первому этажу на коляске. Объяснял, что старость это, а не болезнь. Вот только жаль, говорил, что на второй этаж теперь не подняться — а там вся библиотека. Так что, внучек, тебе теперь туда лазить и приносить деду книжки. И читать, если попросит. А больше-то, говорил дед, почти ничего и не надо: соседка захаживает насчет приготовить поесть, девчонки знакомые прибегают насчет уборки. А уж сам с собой дед может справиться. Он и пешком может. И постирать, если что. Просто в коляске — легче. Ну, все понятно?

— Все понятно, дед Дим, — отвечал Мишка, уже заранее прикидывая, как и что можно будет делать в свободное время.

А сам все удивлялся деду. Такая же бела длинная борода, как помнил. Такое же красное, как обожженное солнцем лицо. Такие же ярко-синие глаза под седыми бровями. Ничуть не изменился. Ну, кроме этой коляски — чуда заграничной техники.

И еще: было очень чисто и ничем не пахло. А должно было, по идее. Старость пахнет затхлостью и плесенью. Старость душная. Тут же — чистота и как будто только что проветрили весь дом, настежь отворяя окна и двери.