Александр Карнишин - На самом деле

В первую ночь, это уже после второго раза в ресторане, он так и стал ей шептать, что, мол, стар для нее, что уже давно никого у него не было, что…

Смешной.

Хороший.

И практически не пьющий. Она даже больше него вина выпила в тот раз. А он — потому что на отдыхе. Так-то он почти не пьет. Вот и это она уже знала.

— Сережа, меня сегодня подменили… Пойдем ко мне?

Он смутился, посмотрел по сторонам — да нет тут никого, нет — потом посмотрел на нее, покраснел:

— А ты, правда, этого хочешь?

Вот дурачок. Старый, а дурной. Нет, она просто не могла — такая нежность во всем организме, такая сладкая слабость. Как поглядит на него, так и хочется погладить по голове, поцеловать в щеку, приголубить, обнять, дать забыться…

— Тамара, у меня заканчивается отпуск…

— Дак, понятное дело.

— Но я, кажется, совсем с тобой голову потерял. Я так тебя люблю, Тамарочка…

— А я-то, я-то! Совсем дура становлюсь, как тебя вижу! Так тебя люблю!

— В общем, так, значит… Я поеду домой.

«Ага,» — кивала она.

— Там все быстренько оформлю…

«Ага».

— Продам квартиру — и к тебе…

«Тьфу!»

— Что? Куда это — ко мне?

— Ну, сюда, к тебе…

— Тамара, что решили-то?

— Да ну, на хрен этого мудака. Видала дебилов… Нет, девчонки, представьте, значит. Он говорит — квартиру там продам, сюда приеду, тут же просто рай на земле, тут же море и пальмы, тут же ты, Тамарочка…, - она изобразила зло и очень похоже, а все рассмеялись.

Смеялись тоже зло.

— Как, блин, спать с нами — так им тут рай. А как увезти отсюда, так ни одна ведь сволочь… Да ты не расстраивайся, Томка! Все еще может получиться! Вот погоди, настанет новый сезон, соберется снова народ — может, кого и ухватишь. А представь, если и правда приедет, а?

— Сдохнет. Они все у нас тут зимой дохнут. Физиология у них не та.

— Девчонки, а ведь еще год, считай, прошел…

Замолчали.

Только как будто дернули где-то внутри гитарную струну, зазвенела она так, что аж зубы зачесались, затянула свою тонкую мерзкую ноту.

Скоро зима.

— Что вы долбитесь, мужчина? Нет там никого!

— Но как же…

Сергей Павлович был в растерянности. Полный сумбур в голове. Тяжесть на сердце. Он ведь все сделал, как обещал. Продал квартиру, приехал. А где Тамара? Он заходил в кафе… То есть, он пытался зайти в кафе. Но там большой черный замок на ржавом засове поперек двери. Он ходил по набережной, заглядывал во все углы, где когда-то целовался с местной смешной девчонкой. Он раз за разом возвращался к двери ее квартиры, стучал, звал.

— Так они всегда уплывают, когда дело к зиме. Зимой им тут не жизнь.

— Кто уплывает? Почему?

— Да эти, так их… Русалки местные.

— Какие русалки?

— А вы думали, русалки — это как в мультфильме, с хвостом? Как в сказке, молчаливые? Ну-ну…

Он ничего не понимал. А его уже тащили за руку в соседнюю квартиру. Показывали комнату, показывали кровать и всякие сантехнические удобства. Он уже и деньги платил за три месяца вперед.

— Вы тут подождете, а весной ее встретите. Весной, как сезон приближается, так они все сразу и возвращаются.

Теперь он днями сидел у окна и смотрел на море. Струна, которая за сердцем, натягивалась все туже и туже. Ныла.

Скоро зима.

В аэропорте Николаю Михайловичу сразу понравилось. Все такие уважительные, улыбчивые. Ты еще ничего не спрашиваешь, просто осматриваешься в растерянности…

В растерянности, потому что тут все такое большое: высоченные потолки, огромные залы, в которых даже не слышно людского гула. А людей-то, людей-то! Но только остановишься в полной непонятливости, как тут же подходит симпатичная девушка в форме и спрашивает, чем может помочь, все ли в порядке. И не собирался ведь никого спрашивать, чтобы не посчитали старым дураком, а сам начинаешь улыбаться и разговаривать. Оказывается всё сразу простым и легким. Даже там, где положено быть сложным и непонятным — в зоне досмотра. И там улыбались, подсказывая насчет часов и ремня. Никто ни разу не посмеялся над старым.

Ну, а что? Старый и есть. Пенсия давно, внуки взрослые…

К внукам и собирался в этот раз. Они пошли в родителей, то есть, в его, Николая Михайловича, сына — такие же самостоятельные и деловые. Живут теперь на Севере, в полутора тысячах километров. А когда спрашиваешь насчет их «северов», насчет морозов, снегов, тундры и всякого такого, начинают смеяться. У них там от Гольфстрима, говорят, тепло и влажно. Не субтропики, в море сильно-то не покупаешься, но зелени полно, воздух свежий морской, народ душевный. В провинции народ всегда душевнее — это точно.