Александр Карнишин - На самом деле

Этот фанатик… Он же что писал в статьях — нет ничего лучше, красивее и воздушнее бабочек. Он же всю жизнь положил на выведение все новых и новых, все больше и больше чтобы, чтобы еще ярче. И первые выставки пошли на его собственные деньги — а дальше-то, дальше как? Откуда средства?

Вот оно! Это как в секте: сначала вкладываешь свои деньги в ее создание, а потом тебе несут все новые и новые сектанты — твои рабы, фактически. Но тут — вот он, уже лежащий в кровати, полковник полиции… Как они с него деньги возьмут? Или с другого кого — как? Что должны сделать, чтобы он сам, добровольно, расстался с зарплатой?

Да очень просто. Сам к ним прибежишь. Потому что уже горит левое плечо огнем, уже боль такая, что не выдержать.

Это проклятая бабочка отложила свои яйца! Это уже начинается процесс. Это сейчас сотни маленьких червячков будут есть его плоть, пока не станут куколками. А потом придут те, кто продавал ему билеты. И будут у них снова бабочки… Ой! Бабочки! Все больше и больше! Это же сам Иван Петрович станет бабочкой! Огромной, красивой, но совершенно безмозглой бабочкой. Вот в чем секрет американца. Вот как растут и множатся эти выставки!

— Бабочки…, - прохрипел Иван Петрович, теряя сознание от боли.

Одно жалко — не рассказать никому. Не успеть.

Пробуждение было болезненным и тяжелым. Он дышал, но не сам. Поднималась и опускалась грудь, шипели трубки, подведенные ко рту и носу. Крепкие ремни удерживали руки и ноги. Кровать — приподнята. Настоящая медицинская кровать.

— Очнулся? Ну, что же ты, Иван Петрович, дорогой наш! Куда спешишь?

Моргал, не понимая. Заместитель сидел у кровати, смотрел честными глазами в самые зрачки. Рассказывал новости. Врачи, мол, сказали, что нельзя было так резко прекращать работу. От того и произошел инфаркт. Но теперь уже все в порядке. Операцию хорошую сделали. Клапаны расшили. В общем, нормально все. Живи, Петрович.

В порядке? В плече и сзади, под лопаткой, как будто игла раскаленная.

Так он с ними заодно, выходит? Вот она где, коррупция! Вот они как деньги-то добывают от всех укушенных, от зараженных — через полицию! И не сказать, не передать никому… Нет уже ни сил, ни воли.

Люди, бойтесь бабочек! И фанатиков!

Хотел прокричать, как завещание высказать…

Эх…

И снова чернота безвременья поглотила его мозг. Кем он будет, когда очнется — уже даже и не думалось. Все. Кончился полковник.

— Как же у вас тут тихо.

— Не сезон. Тут, когда не сезон, всегда тихо.

Регистрация в гостинице занимала непривычно много времени. Никаких новых технологий — обычная шариковая ручка, анкета на тонком бумажном листе, толстый журнал регистрации. Обязательное предъявление документов. Страна проживания интереса не вызвала. Главным было знание языка. А говорили тут повсеместно на знакомом и понятном языке, в отличие от западных областей страны, где Иван фактически ничего не воспринимал на слух. Там требовалось повторить два или три раза, чтобы он понял, о чем спрашивают. Тут же говорили понятно, без всякого акцента или местных каких-то особенностей. Средний такой язык. Средняя речь, если так можно выразиться. Почти, как дома. Но — не дома.

Еще тут все называли друг друга по имени. Даже президента страны. То есть, как в детстве — все по имени. Или как в дальней загранице какой-нибудь. Вот и беджики у всякой обслуги любого возраста — только с именем. И его самого, известного «на северах» писателя Ивана Владимировича Петровского записали просто Иваном Петровским. На фамилию улыбались радушно, и только что не спрашивали, не свой ли, не из местных ли, не родственник ли.

Номер был мал, но дешев. Море еще холодное, не для купания, но зато совсем близко. Зелень жесткая и колючая, но такая яркая и непривычная на вид — настоящая заграница.

Юг.

Иван приехал в этот поселок по рекомендации друзей. Тут, сказали ему, удивительно легко и хорошо пишется. Очень тихо. Вдали от трассы. Нет длинных пляжей, как в соседних чисто туристических городках. Нет надоедливой громкой музыки ночи напролет.

Вот как раз за тишиной он и приехал. И за воздухом, пропахшим солью и ветром.

В первый же день выбрался погулять. Убедился, что как ни гуляй, а все равно через час опять придешь к гостинице. Две улицы крест-накрест. Дорога в горы к трассе. Рынок. То есть, рыночек. Маленький и аккуратный. Торговый ряды вдоль той улицы, что к морю. Бетонный забор старого санатория с калиткой нараспашку и памятником кому-то в буденовке при входе. Глянцевые пальмы у подъездов стандартных серых пятиэтажек. Крутые нескончаемые лестницы, позволяющие спрямить путь. Крики чаек вдали.