Тони Моррисон - Любовь [litres]

Помимо слов, изобретенных для своего тайного языка – они называли его «айдагей», – это «Приветик, Красотка!» стало их самым секретным паролем. На «айдагей» они обменивались личными откровениями, сплетнями и шуточками про взрослых. И лишь однажды его использовали, чтобы нанести смертельную обиду подруге.

– Ыт-айдагей яныбар-айдагей! Но-айдагей липук-айдагей бяет-айдагей аз-айдагей йындал-айдагей окош-айдагей кич-айдагей нотаб-айдагей! [60] На «секретном» языке девочек слова произносятся в обратном порядке с добавлением в конце «айдагей», что в данном случае означает: «Ты рабыня, он купил тебя за шоколадный батончик».

– Яныбар-айдагей. Это обидно, Кристин. Назвать меня рабыней. Очень обидно.

– Это я специально. Я ведь думала, что умру без тебя.

– Бедные мы, бедные!

– А что у него было на уме? Чего он хотел?

– Понятия не имею.

– Когда он сдох, я воскликнула: Ура! Ну, наконец! И потом связалась с таким же, как он, старым эгоистичным бабником.

– Ты могла бы остаться тут, если уж так дорожила этим домом. У него было так много женщин, что я сбилась со счета.

– Тебе это было неприятно?

– Конечно.

– А Л. знала, что происходило у него на яхте?

– Вероятно.

– Я давно хотела у тебя спросить. Как она умерла?

– А ты как думаешь? Прямо на кухне.

– Жарила цыплят?

– Не угадала! Тушила свинину!

– Где?

– У Масео. Упала замертво у плиты.

– Она так и не вернулась после похорон?

– Не-а. Я думала, ты приедешь на ее похороны. Мэй тебе не писала?

– Писала, но я тогда жила в обалденной квартирке, и у меня голова шла кругом, спасибо одному гаду.

– Тому доктору?

– Кенни Рио.

– Получил тебя взамен?

– Нет, купил. Как бутылку виски. И знаешь, наступает момент, когда покупать приходится все больше и больше. Я продержалась три года. Мисс «Катти Сарк».

– Ты всегда была ничейной бутылкой виски.

– Как и ты.

– А потом что?

– Как маленькая девочка, все пыталась найти себе место, куда бы не вела ни одна улица.

– Л. так любила говорить.

– Боже ты мой, как же я по ней скучаю!

– Я тоже. Всегда скучала.

– А ведь мы могли бы всю жизнь жить, держась за руки, а не ища повсюду своего Большого Папика.

– А он и был повсюду. И нигде.

– Мы что же, его придумали?

– Он сам себя придумал.

– А мы помогли.

– Угу. Только дьявол мог такого придумать.

– Кто-то же придумал.

– Приветик, Красотка!

Даже на «айдагей» они никогда не могли поделиться друг с другом чувством двойного стыда. Каждая считала ущербной только себя. А теперь, сидя на полу, презрев предательство тела, когда им обеим было что – или нечего? – терять, эти два слова снова перенесли их в прошлое. В то время, когда райской невинности не существовало, потому что никто еще не выдумал ада.

1940 год, они вдвоем идут играть на пляж. Л. собрала для них корзинку с едой, которую они, как обычно, уплетут, сидя в тени и уединении Дворца Красотки – перевернутой рыбачьей лодки, давно позабытой на прибрежной траве. Они выгребли из-под нее мусор, обустроили внутри и придумали название. Там у них лежит одеяло, выброшенный прибоем столик, два сломанных блюдца и неприкосновенный запас провианта: консервированные персики, сардины, банка яблочного желе, арахисовое масло, крекеры. Обе в купальничках. На Хид – один из запасных Кристин, синий с белой оторочкой. А на Кристин – раздельный желтого цвета, с широким топиком, закрывающим грудь и верх живота. Им обеим заплели по четыре косички, чтобы и прически у них были одинаковые. Но у Кристин косички расплетаются, а у Хид нет. Они идут через лужайку перед отелем, и тут одна из них вспоминает, что они забыли взять мешочек со «звездочками». Хид вызывается сбегать за ними, пока Кристин ждет ее в беседке и сторожит корзинку с едой.

Хид вбегает в служебный вход и поднимается по задней лестнице, с восторгом предвкушая предстоящий пикник на пляже и наслаждаясь вкусом своей жвачки. Снизу из бара доносится музыка – приятная и ритмичная, так что у Хид, когда она бежит по коридору, бедра сами собой виляют в такт мелодии. На бегу она натыкается на дедушку своей подружки. Он смотрит на нее. Она смущена – а вдруг он заметил, как она виляла бедрами? – и восхищена одновременно. Это красивый великан, кому принадлежит этот отель и с кем никто на смеет пререкаться. Хид останавливается как вкопанная и произносит: «Простите, пожалуйста, извините!»

Он говорит:

– Где-то пожар?

Она не отвечает. Ее язык пытается отлепить жвачку от зубов.