Тони Моррисон - Любовь [litres]

Звали его Питер Пол Фортас, и после одиннадцати лет жизни, когда все его стали звать Пи-Пи, он сделался заносчивым и равнодушным к общественному мнению. Питера Пола и Джуниор не интересовало, что у того и другого под одеждой. Джуниор увлеченно слушала его рассказы про бочонки с сиропом для кока-колы и про автомат для закрывания бутылок. А Питер Пол хотел узнать, правду ли говорят про бурых медведей, живущих в окрестных горах, и отчего змеи нападают на телят – из-за запаха ли телят, или молока. Они обменивались информацией, как букмекеры перед скачками, опуская бесполезные подробности и сразу переходя к сути дела. Однажды, правда, он поинтересовался, цветная ли она. Джуниор ответила, что понятия не имеет, но обязательно спросит и все ему расскажет. Но он сказал, что это не важно, потому что ему в любом случае не разрешают приглашать домой гоев. А ему не хочется ее обижать. Она кивнула: ей пришлось по душе серьезное милое слово, которым он ее обозвал.

Ради нее он совершал мелкие кражи: приносил ей то шариковую ручку, то пару носков, то желтый берет для ее наскоро расчесанных пальцами курчавых волос. А когда на Рождество она подарила ему детеныша щитомордника в стеклянной банке, а он ей – большущий набор цветных карандашей, трудно было сказать, кто из них больше обрадовался. Но щитомордник – это же просто водяная змея, но именно из-за него их дружбе пришел конец.

Среди многочисленных дядьев Джуниор выделялись бездельники подростки, чьи мозги были изувечены унылостью существования и в чьей жизни жестокие мордобои чередовались с коматозным состоянием. Они не поверили, что засунутая в бутылку змейка нужна ей для школьных опытов – так объяснила им Джуниор, отвечая на вопрос: «Ты чой-то там унесла в банке, а, малая?» А если они и поверили, сам ее поступок казался им невыносимым оскорблением. Нечто, по праву принадлежащее Поселению, она перенесла в юдоль невезения настолько безрадостного, что они воспринимали это не просто как невезение, а как триумф природного света над институциональной тьмой. А может, им просто надоело прикидываться спящими или кому-то из них не хватило пива накануне. Как бы там ни было, наутро после Рождества дядья чуть свет продрали глаза и принялись искать, чем бы развлечься.

Джуниор еще спала, положив голову на грязную подушку с вышитой надписью «Господи, спаси» и завернувшись в одеяло, которое служило ей и матрацем. Подушка, подарок жены одного из дядьев, которая вытащила ее из мусорного бака своего тогдашнего работодателя, дарила спящей приятные сны. А прижатые к груди карандаши раскрашивали их яркими красками. И ее сон был настолько разноцветным, что одному из дядьев пришлось несколько раз пнуть ее в зад носком башмака, прежде чем она проснулась. Ее вновь начали расспрашивать про змею. Раскрашенные цветными карандашами сны медленно растаяли, пока Джуниор пыталась понять, что им надо. Они ведь и сами не знали, какого хрена подожгли сиденье в машине, вместо того чтобы просто его снять. Или почему им так важна водяная змея. Просто им хотелось вернуть щитомордника в его законное место обитания.

Из всех угроз о том, что с ней сделают, если она не вернет змею, самыми неприятными были «надерем твою маленькую задницу» и «отдадим тебя Вошу». Эту последнюю угрозу она слышала много раз, и возможность того, что это сейчас и произойдет – ее отдадут старику из долины, который любил бродить по окрестностям, зажав в кулаке свой срам и распевая церковные гимны, – заставило ее вскочить с пола и, увернувшись от протянутых к ней рук, юркнуть за дверь. Дядья побежали за ней, но у нее были быстрые ноги. Псы, сидевшие на цепи, рычали ей в спину, а те, что не были на привязи, помчались следом. Выбежав на тропинку, девочка увидела Вивиан, возвращавшуюся из нужника.

– Ма! – позвала она.

– Оставьте ее в покое, жалкие хорьки! – закричала Вивиан. И перешла на бег, но очень быстро утомилась и бессильно швырнула камень, метя в спины своим младшим братьям. – Отстаньте от нее! Вернитесь, вонючие скунсы! Со мной не хотите иметь дело?

Злобные и искренние, если не сказать задорные, проклятья музыкой звучали в ушах беглянки. Босая, прижимая к груди коробку с цветными карандашами, Джуниор оставила улюлюкающих дядьев с носом, схоронившись за кустами и, дав деру, наконец смогла оторваться от них. Она остановилась только в лесу, где мечтал бы оказаться любой дровосек. Пеканы исполинского размера, каких не видывали в здешних местах аж с двадцатых годов. Клены, растопырившие по пять-шесть толстенных веток. Рожковые деревья, масляные орехи, белые кедры, тополя… Здоровые деревья вперемешку с больными. На некоторых стволах она заметила огромные черные лишайники – верные признаки болезни. А другие выглядели полными жизни, но лишь до тех пор, пока легкий игривый ветер не начинал тормошить их листву. Тогда стволы с треском переламывались и падали, точно сраженные инфарктом старики, и из трещин сыпалась медная и золотистая труха.