Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Хренов, как дров.

– Я ж не говорю – прямо сейчас. Через месяц окончательно выяснится, что у нее будет со зрением. Мне точно сказали: не будет никаких «будем думать». Точно станет ясно: или – или. И если окажется, что зрения ей все же не вернуть…

– То и тогда убиваться не буду, – твердо сказал Митя. – Второй раз говорю и последний: я от нее не уйду, пока сама не выгонит. Ну, вот так приворожила. Обо всем вроде поговорили, Акимыч? Я тебе честно скажу: плевать мне на твое ко мне отношение, лишь бы Маринкино не переменилось. Хорошо хоть, что точку зрения изменил… Бывай!

Он поклонился, картинно приложив руку к сердцу, отвернулся и быстро зашагал к домику. Повернул ручку и вошел – Марина замок не защелкивала.

Она сидела в кресле в том же платьице. Услышав, как он входит и снимает туфли, поднялась и уверенно направилась к нему. Чтобы обозначить себя поточнее, Митя, остановившись у двери в комнату, громкого сказал:

– Я тут задержался немного, так получилось…

– Наговорились? – весело спросила Марина, почти так же уверенно, как зрячая, положила ему руки на плечи, подняла к нему лицо, к Митиной радости, беззаботное. – Значит, ты от меня не отстанешь, пока сама не прогоню? Как приятно слышать…

– Подслушивала?

– Необходимости не было, – сказала Марина. – Вы так друг на друга орали, что глухой услышал бы… – А с любопытством продолжила: – А потом вы о чем говорили, когда ушли?

– Да все о том же, – сказал Митя. – Читал мне мораль и вежливенько просил убраться к чертовой матери, чтобы не тревожил нежную девичью душу.

– А ты ему не сказал, что девичья душа ничего против не имеет?

– Зачем? – пожал плечами Митя. – Что он, сам не понимает? Мужик-то неглупый… В общем, стороны к соглашению не пришли. Так что придется тебе меня и дальше терпеть.

– С полным нашим удовольствием… – Марина прижалась к нему и шепнула: – Митька, я тебе дико благодарна за сегодня. Чудесно все было!

– Еще не вечер, – сказал Митя. – Мы с тобой еще на концерт сходим. «Самоцветов» любишь?

– Ага.

– Они к нам через пару недель приезжают. Билетами я озабочусь, и машина будет – Гошкина.

– Серьезно?

– Да уж куда серьезней.

– Но там же столько людей будет… Не то что на пляже. Как же я… И лестницы какие-нибудь наверняка…

– Вот это уже не твоя забота, – сказал Митя. – На пляже справился – и в концертном зале тебя аккуратненько к креслу доставлю. Учитывая, что нас с Гошей двое будет, а если еще и Рубенса взять…

– Это кто?

– Виталий, с которым ты на пляже познакомилась, – сказал Митя. – Уж втроем-то мы справимся в лучшем виде…

– Митя…

– А?

Ее голос звучал чуточку напряженно:

– Митя… а как твои друзья ко мне отнеслись?

– Чистую правду хочешь?

– Конечно.

– Завидуют, – сказал Митя. – Причем открытым текстом. Серьезно.

Она постаралась скрыть облегченный вздох:

– У тебя друзья хорошие…

– Как говорил дон Румата, у меня все друзья хорошие… Марин…

– Что?

– А если тебе повернуться градусов так на девяносто и сделать ровненько четыре шага…

Это был точный маршрут к ее постели, что Марина, судя по ее улыбке, прекрасно поняла. Но мотнула головой:

– Мить, я сначала ванну приму, ладно? Хоть и лежала на покрывале, а песок под купальник набился… Подождешь?

– Как скажешь. Вот только я могу случайно в ванную забрести, честно предупреждаю. Ты уж не пугайся, если что…

– Я не испугаюсь, – жарко шепнула Марина ему на ухо. – Вовсе даже наоборот…

Ну, и какой дурак сказал, что нет в жизни счастья?

Первым, как обычно, на звонок в дверь среагировал только что выгулянный Пират – с лаем кинулся в прихожую. Митя, уже одетый в свою обычную почтарскую неофициальную униформу, направился следом, бормоча:

– У нас, знаете ли, все дома…

Время было раннее, он как раз собирался в утреннюю смену. Но и подобные визиты по утрянке случались не так уж редко: обычно это кто-нибудь из кодлы, хорошо вчера погулявший, заходил стрельнуть на пиво – или, возвращаясь поддавшим на рассвете от новой девочки, горел желанием поделиться впечатлениями. Митя и сам не раз так заглядывал к кентам ранней порой.

Здравствуй, попа, Новый год! Никого из кентов там не оказалось. На лестничной площадке было тесновато: там стояли сразу четверо, трое в штатском (один постарше, двое помоложе) и товарищ околоточный надзиратель, то бишь капитан Карпухин со своей неизменной планшеткой, выглядевший гораздо смурнее обычного. А физиономии остальных трех были вовсе уж хмурые и неприветливые, отмеченные чем-то неуловимо мусоранским.