Александр Бушков - Темнота в солнечный день

Пройдя квартал по Архызской, он свернул вправо, в неширокий проход между двумя высокими деревянными заборами складов. Несведущему человеку неосвещенный проход показался бы сейчас тупиком, но Митя знал и эти лабиринты. Прошел метров десять, а там проход сворачивал направо и еще метров через десять упирался в невысокую калитку. Открыв щеколду с ловкостью старого бывальца, Митя оказался на детской площадке, как две капли воды напоминавшей облюбованную им с Юлькой. Ничего удивительного – явно детские садики строили по одному типовому проекту: те же качельки-карусельчки, песочницы, беседки. Да и сам детсад, где сейчас, понятно, ни одно окно не горело, как две капли воды напоминал тот, где Юлька тянула срок. А вот зачем и почему к задней калитке детской площадки вел этакий вот проход, никто не знал: в городе хватало подобных мелких архитектурных загадок, над которыми никто и не думал ломать голову, – не стоили они того. Главное, некоторые из них были весьма полезны, как вот эта – уж сюда-то «трезвяки» не полезут, да и обычные мусора объявятся, только если услышат вопли, что здесь кого-то убивают, да и то если окажутся достаточно близко.

Митя удобно устроился на лавочке в беседке. Совсем недавно здесь явно побывали такие же сведущие, причем не в одно лицо – в уголке под лавочкой стояли аж шесть пустых бутылок из-под «Кавказа». Точно, понимающие люди: не стали пушнину ни разбрасывать, ни бить – аккуратненько дали косвенным образцом взяточку дворнику. Утром дворник ночной урожай хозяйственно соберет, пустит в личный доход и шума поднимать не станет, не пойдет ябедничать заведующей, что ночью на площадке гулеванят алкаши.

Привычно откупорив бутылку, Митя сделал несколько добрых глотков, закурил и откинулся на спинку скамейки. Самое время было подумать о жизни. Занятие для него новое и незнакомое – до сих пор все его раздумья о жизни касались исключительно мелких бытовых проблем. А вот теперь речь впервые зашла о вещах посерьезнее.

Три с лишним года личная жизнь тянулась шаблонно, незатейливо и в общем без неприятных сюрпризов: ну, пару раз получал по морде из-за девчонки, так это ж селяви, и самому по тому же поводу пару раз чавки бить приходилось. А все эмоции, если вдуматься, сводились к одной-единственной: «Даст – не даст?»

И вдруг нежданно-негаданно, как гром с ясного неба, – Джульетта и Дея. Вот тут без малейшего его хотения и кое-какие чувства обозначились, прежде не испытанные, и несомненные сложности…

С обеими были именно что отношения. Он самокритично признавал, что ни в одну не влюблен, но отношения налицо и чувства налицо. Нешуточная нежность к Юльке (без всякой сексуальной подоплеки), а вот что он испытывал к Марине, Митя так и не смог определить словами. Безусловно, что-то испытывал, причем высокого накала, но что? Поди пойми… Жалость? Безусловно, но не такую уж сильную, чтобы грызла душу. Страсть? Безусловно, и какую! Привязался к землячке, читавшей те же книги, – ну, очень многие, – так что тем для разговора хватало: писатели, книги, фильмы, памятный обоим Миусск, четыре года назад покинутый без всякого сожаления, а теперь частенько мучивший ностальгией… И это присутствует в изрядном количестве. Но все равно остается что-то еще, никак не ловившееся на крючок из осмысленных словес…

Сложности, быть может, добавляло еще и то, что они чертовски разные, форменным образом из разных миров, прямо-таки нематериальные относительно друг друга, как человек и марсианин из знаменитого рассказа Брэдбери. Нет, все чуточку иначе: Марине и Юльке попросту негде соприкоснуться, даже оставайся Марина зрячей. Взрослая опытная женщина, научившая Митю такому, о чем он прежде и понятия не имел (первая такая в его жизни), и старшеклассница-неваляшка, которую Митя ничуть не стремился затянуть в постель, достаточно было и того, что она, покорно замерев в его объятиях, позволяла всякие вольности, понемногу расширяя их круг (тоже первая такая в его жизни). Человек и марсианин…

Нужно, пожалуй, набраться смелости, коли уж ты себя считаешь взрослым человеком, и задать себе непростые вопросы: вот, например, то, что он поддерживает отношения с обеими, умалчивая одной о другой, – измена или нет? А если измена, то кому? Марине? Юльке? Обеим сразу?

Когда в бутылке оставалась половина, он пришел к твердому выводу: нет, не измена. И он вовсе не лицемерил перед самим собой, он действительно так считал. Вот если бы он спал с обеими, это, безусловно, была бы измена, тут и гадать нечего, причем двойная, но очень уж разными были отношения с Юлькой и Мариной. Так что вопрос следовало закрыть – прения в одной отдельно взятой голове закончены, все обдумано, вердикт вынесен. Не измена.