Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Далее последовали судебно-процессуальные формальности, уточнения: кто, откуда, за что, почему и как.

Затем выступили прокуроры (две штуки) с набившей оскомину речью, смысл которой сводился к тому, что приговор первой инстанции справедлив, объективен и основан на целом ряде «доказательств», ни в коем случае не подлежит отмене et cetera.

Далее взяли слово наши защитники. Выступил один, второй, третий. Заключительным был адвокат Миши Скрипника Сергей Беляк. Это человек с колоссальными ораторскими способностями, моментально захватывающий внимание всей публики. Его сила убеждения, четкая расстановка акцентов, страстно-эмоциональный напор не раз убеждали многих судей и присяжных заседателей склониться в пользу подсудимого. Я еще не встречал адвоката, способного выступать на прениях ровно пять рабочих дней, начиная свою искрометную речь в понедельник утром и заканчивая ее в пятницу вечером под конец рабочего дня. Это был мастер-класс, слушать и видеть который было удовольствием. После его речи на прениях в суде первой инстанции я подумал, что нас просто обязаны оправдать. Настолько он раскатал по полочкам и пунктам всю неубедительность уголовного дела. Это была красивая, мощная речь, но, к сожалению, эта речь рассчитана на обывателя (такого, как я), потому что у нашего судьи приговор уже был написан заранее.

И тем не менее Беляк взял слово в Верховном суде и снова толкнул речь, которую вскоре прервал председатель суда, заметив: «Вы чьи интересы представляете, Скрипника или Захарина?» — «Скрипника». — «Ну так и говорите в его защиту, а не за всех сразу».

Высказался и Слава, значительно сократив свою речь. Дело было в том, что наши адвокаты, находясь там, в Москве, уже знали, какое решение приняли судьи (Беляк перед заседанием заходил к судье). И потому не было смысла сотрясать воздух, заранее зная исход.

Но мы-то не знали! Мы смотрели на экран с надеждой, внимали каждому слову наших адвокатов, ждали, болели, переживали. А оно вон как все было просто.

В конце заседания дали слово нам. Каждый из нас высказался, что имел сказать. Я что-то промямлил, путаясь в пяти предложениях по бумажке. Ничего особенного, будто знал, что решение уже принято.

Всё!

Объявили перерыв на обед и удалились в совещательную комнату для вынесения окончательного вердикта. На пару часов нас развели по камерам. Расходились шумно, весело, задорно. Расставались ненадолго, чтобы снова встретиться.

Меня уводили все теми же коридорами, навевающими тоску и чувство обреченности. Возвращали в угрюмый полуподвал, где я провел в одиночестве около года. Эта камера превратилась в мое убежище. Она стала казаться мне уютной, значимой, знакомой до каждой трещинки на потолке. Люди быстро привязываются к местам, вещам, квартирам, даже к неуютным и некрасивым, — и привыкают к ним.

В камере я быстро перекусил бутербродом, заварил и выпил хорошего чаю из алюминиевой кружки, обжигая руки и губы. Крикнул соседям, что отложили, поведут еще раз. Потом прилег на чуток. Задумался. Заволновался. Закурил. Затянулся пару раз «Парламентом» и выбросил почти целую сигарету в унитаз. Пожалел, что закурил, оправдываясь: якобы «нервы». Мог легко обойтись и без этого. Ведь давно бросил.

Прилег. И не успел погрузиться в темный лабиринт раздумий, как за мной уже пришли. Не прошло и двух часов. Преждевременный вывод не обещал ничего хорошего.

Снова собрали всех в комнате конференц-связи. Связались с могущественной Москвой. На экране появились адвокаты, прокуроры, затем впорхнули судьи в черных мантиях. Председатель удостоверилась, хорошо ли мы их слышим («Хорошо ли вы меня слышите, бандерлоги?»).

Мы сказали «да» («Мы слышим тебя, о Великий Каа!»).

И она, не теряя времени, начала читать Определение Кассационного суда — наш вердикт.

Значит, полчаса само слушание. Затем час на перерыв и пять-шесть минут чтения Определения. Всего этого оказалось достаточно, чтобы выслушать мнения сторон, посовещаться и вынести решение по существу, напечатав его. Удивительная скорость. Скорость никогда не способствовала качеству, тем более при решении сложных вопросов процессуальных коллизий, за которыми стоят человеческие судьбы. И как результат — приговор оставить без изменений, а наши кассационные — без удовлетворения.

Вот и всё! Все, на что я так надеялся, чего так ждал — рухнуло!.. Я не оглядывался, но слышал, как за мной с треском и грохотом разваливается последний мост, который связывал меня с моей прошлой жизнью, где все было так прекрасно и легко! До этого момента у меня была надежда, хорошая надежда, основанная не на иррациональных внутренних ожиданиях, а именно на действиях и силах узкой группы людей, пытающихся изменить ситуацию. А теперь ее не стало! Она — надежда — не оправдалась. И теперь только вперед. А что впереди? Впереди тьма бесконечных лет уродливого существования! Царство тупого, убогого пенитенциария! Лепрозорий!