Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Когда ты возвращаешься в камеру, то от усталости у тебя раскалывается голова и ты валишься с ног. Первое желание — съесть чего-нибудь горячего и просто полежать часок, подождать, пока не пройдет головная боль. Если ты не в пресс-хате, то к твоему приезду еда разогрета, а чай заварен. Арестанты заботятся друг о друге, зная, как выматывают эти этапы.

Так начался наш процесс: тяжелый, долгий, захватывающий, интересный, местами смешной, но, безусловно, мучительный для всех нас. Он длился полтора года с небольшими перерывами. И в конце 2006 года, за три дня до Нового года, он завершился, изуродовав мне остаток жизни.

А до этого происходило еще многое. Следствие не оставляло нас в покое (под следствием я подразумеваю следователей прокуратуры, гособвинителей, оперативников ОРЗУ и весь оперотдел СИЗО). Так вот, они использовали любую возможность создать нам дискомфорт. Когда в суде мы слишком рьяно и отчаянно отстаивали свою позицию или разбивали в пух и прах неудобными вопросами показания лживых свидетелей, экспертов, оперативников, выводя их на чистую воду, нас тут же раскидывали по карцерам или плохим камерам, устраивали облавы с обысками, на которых забирали все с трудом нажитое добро: электроплитку, чайник, утюг, вентилятор, лосьон, коврики, гирю из соли, «лапы», радио, журналы, телефон et cetera. В сущности, пока шел судебный процесс, на мне (на нас) вымещалась вся злость, пакостная «мстя», скопившаяся у оперов за все это время.

Я не вылезал из карцеров СИЗО. Не было карцера на Иркутском централе, в котором я бы не побывал. Карцера Красного корпуса (К/к); Транзитно-пересылочного отделения (ТПО); карцера нового корпуса — полуподвал с большими окнами и кафельным полом. У меня даже был «любимый» карцер на ТПО. Самый ближний к продолу, теплый, с деревянным полом, где в банный день из соседней камеры шли «грузы» и иногда паленый самогон, который я выпивал, пока мылся.

О карцерах я знал все! Какие самые холодные, где есть дорога, где спрятана насущка, бульбуляторы, в каких плохо работает батарея, где сломанная или перекошенная шконка. Меня водворяли в ШИЗО по надуманным поводам. Часть формулировок звучала так: «не держал руки за спиной при конвоировании», «разговаривал с соседом в штрафном изоляторе», «хранил запрещенные предметы» и т. д. Все это было полной чушью, за исключением нескольких постановлений, которые были действительно обоснованны: это хранение у себя запрещенных предметов (радио) и переговоры с соседом в штрафном изоляторе (с Паданей), которые действительно услышала дежурная.

Но все остальные постановления (их было тридцать или тридцать два) о водворении меня в ШИЗО были незаконны и необоснованны. Так на меня пытались оказать давление заинтересованные лица: что-то не нравилось гособвинителям, и они давали сигнал Сявкину. Сявкин звонил, а часто даже приезжал к начальнику оперотдела СИЗО Казаку, а тот уже мгновенно реагировал, раздавая распоряжения своим подчиненным, которые составляли рапорта и щедро обеспечивали меня очередной «пятнашкой». Описанная цепочка действий и команд происходила мгновенно. Еще буквально утром я уезжал в суд, сытый и в чистой одежде, как на работу. А вечером, после заседания суда, на котором гособвинителю что-то не понравилось, меня уже ждал помощник ДПНС с постановлением в руках. И вот меня, усталого, голодного, но уже ко всему привыкшего, препровождают сначала в камеру, где я переодеваюсь, собираю необходимые вещи, а затем в карцер.

Я не выказываю удивления. С моей стороны звучат только три вопроса:

— Сколько?

— Пятнадцать.

— За что?

— Переговоры.

— Куда?

— На ТПО.

— Ладно, пойдем.

И мы идем по грязному длинному коридору.

Карцера раздавались оптом и в розницу, всем и каждому — бесплатно. Очень редко ограничивалось одним постановлением. Например, дали мне десять суток для начала, а когда они заканчивались, когда я, уже предвкушая освобождение, тешил себя мыслями о теплой встрече и горячей еде, приходил помощник ДПНС с новым постановлением, на котором было выведено: «пятнадцать суток». Поначалу это огорчало меня. Потом, когда уже понял, что это система, я принял эти условия как данность. Намного легче переносить трудности, когда внутренние силы распределены далеко вперед. Я запретил себе надеяться и ожидать окончания штрафного изолятора. Чтобы избежать разочарований при очередном продлении («ДП», как выражаются зэки), я внушил себе мысль, что эти условия надолго, что это теперь моя жизнь в СИЗО. И перестал ждать окончания изолятора. Когда сутки уже кончались, я ждал нового постановления о продлении ШИЗО, а не освобождения. Так было легче. Я жил внутренней жизнью в маленьком суровом мирке одиночества и тишины. Занимался своими делами, путаясь в размышлениях. А когда переставал думать об освобождении, меня приходили и освобождали. И я с победным чувством (победил ведь условия, себя преодолел) возвращался в теплую комфортную камеру, где есть кипяток, еда, теплые удобные вещи, постель, книги, телефон, люди. И это было вознаграждением — снова оказаться в «зоне комфорта».