Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Зависит!

Изменение сознания начинается с одного поступка, шага, одного отдельного человека! Когда-то большинство думало, что Солнце вертится вокруг Земли. Но вот появился один человек и сказал, что всё совсем наоборот. Он пострадал за свою точку зрения, но впоследствии изменил сознание остальных. Не стоит сливаться с безмозглой толпой и блеянием большинства. Каждый способен разрушить замкнутость дурного круга, дурных привычек, инертность мышления. Надо лишь немного мужества. Не скажу, что я обладаю им в том количестве, чтобы встать первым и сказать: «Хватит!» Но его достаточно, чтобы не мириться с произволом, убивающим меня, мою жизнь, моих друзей. До всех этих вопросов мне не было дела, пока они сами не ворвались в мою жизнь и не перевернули ее вверх дном. Так мы перестаем быть равнодушными.

И вот настал день, когда мы с друзьями встретились. День предварительного слушания. Это было похоже на Новый год, когда все близкие и неблизкие люди утопают в теплых объятиях. Это был праздник!

Я уже говорил, что во время следствия нас прятали друг от друга. Мы пересекались мельком, случайно в следственных кабинетах, на прогулочных двориках, где-то в коридоре. Все встречи были мимолетными: взгляд, полслова, жест приветствия. А теперь нас приводили по одному из разных корпусов тюрьмы, и мы натыкались друг на друга в коридоре и возле кабинета врача среди всеобщего гвалта шумных арестантов. Обнимались, смеялись, радовались встрече, выливая друг на друга потоки долго сдерживаемых слов и эмоций. Тюремные клерки пытались растаскивать нас по углам, как рефери, чтобы мы не общались, но мы совершенно не обращали на них внимания. А когда мы уже были переданы конвою, то ничто нас уже не сдерживало, мы стояли плотной кучкой и кричали, жестикулировали, радовались. После всего, что я пережил, этот момент был мне наградой. Теплота приветствий моих друзей постепенно наполняла меня силой, которую отобрали у меня на следствии. Улыбки и дружеская поддержка компенсировали бóльшую часть эмоциональной и физической боли, которую я перенес. Кажется, ради таких моментов я всё и терпел. Когда твои близкие люди приветствуют тебя (а ты их), обнимают, стоят рядом… Были минуты, когда я почти переставал верить и был на краю отчаяния. Казалось, что мое личное упорство бессмысленно, что «лучше» сдаться или просто умереть. Но я продолжал терпеть и надеялся, что именно так мы будем радоваться и чувствовать друг друга после этой мясорубки.

Мое ожидание оправдалось. Это было очень важным для меня моментом, иначе разочарование сглодало бы меня по кусочкам. Но этого не произошло. Нас уничтожали. Мы гибли. Держались, кто как мог. И все было не зря, независимо от результата. Результата, который до сих пор пожирает лучшие годы моей жизни.

В суд мы ездили каждый день. Начался изнурительный, тяжелый судебный процесс. Это была работа, на которой мы оставляли все нервы и силы, но за которую нам не платили.

Каждое утро меня поднимали ни свет ни заря. Я умывался, делал быструю зарядку, наскоро завтракал, собирал бумаги и бутерброды с собой. За мной приходил конвойный и уводил на место сбора, где мы все встречались. Нас осматривал медик. Затем нас загружали по машинам — как правило, это были два уазика-«буханки», реже большой автозак.

С грохотом открывались ворота — большие, тяжелые. На выходе из ворот нас ожидали Ford Mondeo ДПС и УАЗ с вооруженным ОМОНом. Плюс машина оперов, тех, что вели наши дела. Если какая-то машина сопровождения опаздывала, то наш выезд задерживался. Это бывало часто. Сидишь, скрюченный в три погибели, в крохотном боксике, в темноте, куришь, нервничаешь, ждешь.

Подъехали. Врубили сирены, мигалки, крякалки, всех разогнали с дороги, тронулись, разогнались, затормозили, разогнались, затормозили; я ударяюсь головой о борт машины на резких поворотах, пока глаза жадно впитывают свет свободы из маленькой щели.

Приехали. Разгрузились. Обыскали, подняли в зал суда. Поработали. Спустили вниз на обед, рассадили по клеткам, где мы быстро делаем бутерброды, угощаем друг друга, громко обсуждая моменты процесса. Разговариваем. Курим тайком.

После обеда снова в зал суда, где мы работаем до пяти — семи часов вечера. Затем нас упаковывают по машинам и с теми же понтами доставляют к СИЗО. Ждем у ворот, пока в СИЗО идет пересменка. Ворота открываются, заезжаем. Выгружаемся по одному. Проходим врача, обыск. Нас рассаживают по грязным темным боксикам, где мы курим, уже голодные и усталые. Через какое-то время уводят по камерам. Бывает, что уводят сразу, бывает, ждешь долго. Нас никогда, за исключением редких случаев, не соединяли с общей массой. Приводили и уводили каждого отдельно. В этом было свое преимущество: нам не приходилось ожидать часами в прокуренных, забитых до отказа разношерстной публикой боксах, пока всех не соберут и не разведут по корпусам. Это долгое, изнурительное ожидание, выматывающее все нервы и силы.