Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Но сколько мы ни терпели, сколько ни держались, слабое звено всегда найдется. И дело здесь не в людях (хотя от нас самих многое зависит). Это элементарный закон физики, согласно которому в натянутой до критического предела цепи какое-то звено окажется под бóльшим давлением и порвется. А мы не железные звенья, мы — люди! Кто-то сильнее, кто-то послабее, на кого-то давили жестче и дольше, на кого-то чуть менее интенсивно, но все же давили. Я уверен, что каждый из нас держался и терпел из последних сил и даже сверх того. Каждый сопротивлялся как мог. И никого нельзя винить! Мы все побывали в настоящей мясорубке, из которой не все вышли живыми.

Итак! Еще ничего не кончилось. Я не знал, что меня ожидает впереди, но, что бы это ни было, меня это заведомо пугало. За два месяца плотного прессинга и «следственных действий» я был настолько измучен и подавлен, что мысль о суициде была успокоением.

Это был такой «запасной выход», о наличии которого я всегда помнил. Я знал: когда станет совсем невыносимо, я смогу им воспользоваться, избавившись от страданий. Дико звучит, но меня это успокаивало.

Я просидел в ИВС десять суток. Каждый божий день я ждал, что за мной приедут, увезут и продолжат мучить и издеваться. Все внутренности мои сжимались, когда я слышал крякающий спецсигнал во дворе ИВС. Ждал, что за мной снова приедет сумасшедший спецназ и ад продолжится. На второй или третий день за мной действительно приехали оперативники ОРЗУ. За ними с угрожающим видом стояли маски. Я приготовился к худшему. В моих трусах еще лежала пика. Но меня увезли в суд на продление санкции.

В здании суда я увидел отца и брата. Какое же это счастье — после всех перипетий, мук и темных камер увидеть лица родных людей!! Поистине это дает силы. Нам удалось перекинуться несколькими словами. Я был рад их видеть вот так близко, совсем рядом. Это было очень важно для меня, потому что все эти два месяца меня прятали от внешнего мира, внушали мне, что я остался один и в будущем меня ждет камерное одиночество.

Продление санкции состоялось, как всегда, быстро. Я заявил в суде, что если следствие будет продолжаться такими же темпами и методами, то я не доживу до суда. Судья — полная, довольная жизнью женщина — попросила объяснить, что я имею в виду. В общих чертах я обрисовал ей ситуацию, рассказав о методах и специфике допросов, об особенностях пребывания в специальных камерах со спец-контингентом и их последствиях. Она внимательно меня выслушала, поглядывая на мой травмированный глаз. Секретарь вела протокол заседания, в котором, как я узнал впоследствии, не было ни единого слова из того, что я произнес. (Протокол переделали.)

И всё! Десять минут — и содержание под стражей продлено на два (еще целых два!) месяца. Понты! На арестантском сленге это называется «понты». Наручники. Коридор. Отец. Брат. Оброненные друг другу слова. Человек в маске между нами: «Не разговаривать!»

Пять минут — и на руках «Постановление о продлении меры пресечения». Расписываюсь. «Копия вам». И в машину, в дорогу, в УБОП. Я подумал: «Ну вот, началось. Только не снова». Но ничего не произошло в тот день. Меня не били. Разговаривали. Сначала дружелюбно любопытствовали о том, как я провел время в Тулуне. Глумились, ехидствовали. Чувствовалась в их интонациях некая победность, удовлетворенность состоявшимся. Откровенно говоря, их радовало то, что я был жестоко избит.

«Захарина мы не сломали, но зато отняли у него здоровье», — сказал следователь Чайников в разговоре с Алексеем Бердуто.

О да, это им было бальзамом на душу за все причиненные мной неудобства. Ведь они так надеялись, что «открыли» меня, ждали и думали, что я брошусь к ним в объятия после всего, что они со мной сделали.

Не потёк!

Собрался, сомкнулся, заперся, обманул. Обманул их ожидания. Восприняли как пощечину. А теперь на десерт — месть. И каждый заходящий в кабинет, смакуя, заглядывал мне в лицо, видел на нем следы их сладкой мести и радовался.

Потом, конечно, снова кричали, склоняя к сотрудничеству. Угрожали, пугали, клялись. Поставили в угол после моих «неправильных» ответов, не давали пить. Но все это уже на меня не действовало. Я больше думал о том, что будет дальше. Ведь количество вариантов развития событий до сих пор оставалось велико.

Вечером, голодного и уставшего, меня вернули в ИВС. И только теперь, при полном обыске, в моих трусах обнаружили железную пику, сделанную из сварочного электрода. Для них это прецедент, не имеющий равных. Код тревоги «красный».