– Но я ничего не сделала для этого! Эзра, пойми, девушки, за которой ты гонишься, не существует. Я не какая-то там богемная искательница приключений, отправляющаяся с тобой на поиски сокровищ и посылающая тебе световые сообщения. Я печальная и одинокая девчонка в душевном раздрае, посвящающая почти все свое время учебе, отталкивающая людей и прячущаяся в своем доме с привидениями. А ты ставишь мне в заслугу то, что наконец сам решил: тесные рамки чужих ожиданий не для тебя. Однако ты принял это решение еще до нашей встречи, в первый учебный день, когда открыл рот на уроке истории Европы.
Я совершенно об этом забыл. О дне нашей встречи, когда меня выгнали с собрания, я строил из себя умника перед тренером и не пошел обедать с бывшими друзьями. В моем сознании побудительной силой за всеми моими действиями была она и только она.
– Видишь? – довольно заключила Кэссиди, должно быть, видя, как изменилось мое лицо. – Ты понял это только что, а я давным-давно обнаружила, что чем ты умнее, тем сильнее искушение позволить людям тебя придумать. Мы призраками проходим по чужим жизням, оставляя призрачные воспоминания о людях, никогда не существовавших. Популярный спортсмен. Таинственная новенькая. Мы сами выбираем, какими нас будут видеть люди. И я лучше сотру себя из твоей памяти, чем сделаю тебя несчастным.
В глазах Кэссиди читалась мольба, и я понял: не важно, верно ли сказанное ею. Она так искренне верит в свои слова, что убедить ее в обратном невозможно.
Для Кэссиди паноптикум не был образным выражением. Он был всем тем, что ей не нравилось в себе. Тюрьмой, построенной самой для себя из-за невозможности стать абсолютно идеальной. Кэссиди заточила себя в эту тюрьму, желая сбежать не только от общества, но и от себя. И она всегда будет скована рамками того, что от нее ожидают, поскольку слишком боится и не желает исправлять наши неполные представления о ней.
Однако ничего этого я ей не сказал. Я сделал вид, что поверил ей. Что еще мне оставалось? Как говорилось в стихотворении, процитированном ею в тот день у ручья: все быстротечно и бренно. И мы оба задавались вопросом, на который нет ответа: что нам нужно сделать еще?
– Я не хочу расставаться с тобой. – А вот это был не вопрос.
– Эзра. – Голос Кэссиди звучал невообразимо печально. – Тебе будет лучше без меня. И я не хочу быть рядом, когда ты это поймешь.
Она сняла мой пиджак и накинула его мне на плечи. Я смотрел на нее, не понимая, что происходит, пока она не шагнула назад и не всхлипнула, пытаясь быть смелой. Я чувствовал повисшее между нами прощание – тяжелое и окончательное, – а потом в дверях появился ветеринар с угрюмым лицом.
– Мистер Фолкнер? Не могли бы вы подойти ко мне на минуту.
– О, хорошо. Он в порядке? Поправится? – спросил я.
Ветеринар опустил глаза, избегая моего взгляда. Я все понял. И пошел за ним, не оглядываясь. Жетоны Купера были мягко вложены в мою дрожавшую руку, словно с просьбой оплакать его как героя, а Кэссиди исчезла из моей жизни.
БОЛЬШЕ НЕДЕЛИ урна с прахом Купера стояла на моем столе, и каждый раз, когда мама робко поднимала разговор о том, чтобы убрать ее в более незаметное место, я сердито смотрел на нее и молча покидал комнату.
Иствуд я видел в искаженном свете – живописное место, в котором жители думали, что благодаря воротам и комендантскому часу с ними не может произойти ничего плохого. В своем глубоком и ошибочном убеждении люди отказывались признавать тот факт, что в идеале возможны изъяны.
Безупречные ряды домов продвигались вперед – солдатики на передовой пригорода, – и их хозяева отважно верили: трагическая концовка им не грозит. Но многие из них ошибались. Множество одинаковых домов, за одинаковыми заборами, носили следы трагедии. И самые решительные обитатели этих домов навсегда покидали Иствуд с его пустыми обещаниями.
Мы с Тоби рассеяли прах Купера на туристических тропках в полдень позднего ноября, хотя это было нелегально. Опустошая погребальную урну, я вместо траурной речи процитировал из своего потрепанного экземпляра «Великого Гэтсби» те знаменитые строки о «мерзости и низости, пыльным облаком клубившиеся вокруг него и душившие его мечты» [46] Цитата из произведения «Великий Гэтсби» в пер. Е.Д. Калашниковой.
.
Когда мы пошли назад в сторону парка и моя трость погружалась во влажную травянистую почву, в спальне Кэссиди горел свет. Помню, я бросил взгляд на ее окно и подумал: как сильно меняется отношение к тому, в чем ты больше не нуждаешься? Какое будущее нас ждет, как только мы оправимся от личных трагедий и докажем, что способны их пережить?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу