Чжан Цзе - Тяжелые крылья

Только теперь до Вань Цюнь дошло, что она еще пальцем не шевельнула, предоставив хлопотать гостям. И даже «спасибо» не сказала! Ну, с Цзябинем можно без церемоний, а вот с Фан Вэньсюанем…

Она приняла из рук Хэ Цзябиня миску с горячим рисом. Когда зачерпнула ложкой, Хэ произнес: «Люблю рис с травами».

Вань Цюнь застыла с ложкой у рта: гости сознательно не бередили ее ран, осторожно обходились с ней. Из ее глаз хлынули слезы. О, как все просто! Как же просто, оказывается!

Вот так в тот мрачный дождливый день было нарушено ее одиночество. С той поры, если на кухне забивали свинью, Вань Цюнь доставались ножки и печень. Снаряжали машину в город — появлялось сухое молоко. Теперь в дверь ее каморки часто стучали: ведь достаточно кому-нибудь сделать первый шаг, а там, глядишь, и другие потянутся.

Хэ Цзябинь заметил, как экономно Вань Цюнь расходует уголь, принесенный Фан Вэньсюанем, как бережно собирает выпавшие угольки, словно каждый из них — живое, слабое существо. Затопив, она молча подсаживалась к печке и боялась хоть на миг отойти от нее — упустить хоть немножко тепла. Сочувствие и забота Фана, определенно, растопили ее душу. Ох ты, горе горькое!

Он не сомневался, что любовь Вань Цюнь не принесет ей счастья. Простая душа! Она была бесконечно далека от круга тех людей, среди которых столько лет прожил Фан Вэньсюань. Воля той среды — его воля, чувства той среды — его чувства. Даже если он ответит на любовь Вань Цюнь, то все равно рано или поздно он вернется к прежней жизни, к своему кругу, а она останется одна на краю пропасти и в конце концов затеряется, как малая песчинка, в этой жизни.

Хэ Цзябинь не нашел в себе сил вмешаться. Да и кто отважится вырвать соломинку из рук утопающего? Кто решится объяснить человеку, потерявшему от счастья рассудок, что он в плену иллюзий?

Когда Вань Цюнь и Фан Вэньсюань были рядом, сердце радовалось. Хэ Цзябинь замечал, как в потухших глазах Вэньсюаня вдруг загоралось неподдельное чувство, а Вань Цюнь опять становилась воркующей голубкой, хотя и не такой беззаботной, как в былые дни, ведь она стала старше.

Иногда Хэ Цзябинь даже сомневался: не чрезмерны ли его опасения? Забыв о навешенном на Вань Цюнь ярлыке, искренне считал, что эти двое могли бы пожениться: и она одинока, и он. Развод Фан Вэньсюаня официально не оформлен, но это не так трудно сделать.

Однако надежды его были недолговечны. Точно цветы канны, расцвела любовь в жизни Вань Цюнь и вмиг увяла. По возвращении в столицу Фан Вэньсюань был восстановлен в прежней должности, жена — тут же к нему под бочок, а кто старое помянет…

Нечего и говорить, как больно ему было терять любимую. Лучше бы он вообще не испытывал подобных чувств. Ведь он был сотворен по образу и подобию тех, у кого в душе просто нет места для любви. Ну а та, что заставила его забыть об этом, страдает, это вполне естественно. Как Русалочка из сказки Андерсена: полюбив человека, она пожертвовала своим дивным голосом, претерпела невыносимые муки ради того, чтобы хвост ее превратился в две прелестные ножки, но так и не стала счастливой и в конце концов обратилась в морскую пену, канула в вечную ночь без мыслей, без снов, без жизни.

Тем не менее чувство долга не давало Фан Вэньсюаню ни минуты покоя. Днем и ночью в душе его звучал голос: «Ты виноват перед ней. Ты не сделал того, что должен был сделать».

Он не мог заглушить в себе этот голос, но не мог и переступить черту. Он чувствовал только, что вся его жизнь — ошибка, большая, непоправимая, а в чем именно он ошибся, не понимал. Он еще глубже ушел в себя, стал мрачен, раздражителен, чудаковат. Кто не знал о его терзаниях, думал, что он легко вернулся к прежней жизни, просто вновь, едва уселся в казенную «Волгу», надел свою маску начальника управления.

В управлении каждый считал, что его отношения с Вань Цюнь были моральными только раньше, а сегодня они уже — аморальны и незаконны. Даже если прежние влюбленные в коридоре обменивались приветствиями, за спиной у них тотчас слышался шепоток. Одни сочувствовали им, другие жалели, третьи сгорали от любопытства к дальнейшему ходу событий. У китайцев это в крови: если кто-то плюнет на улице, а потом остановится и посмотрит на свой плевок, обязательно соберется толпа зевак и тоже будет его разглядывать. Чему же удивляться, если речь идет о мужчине и женщине? В результате Фэн Сяосянь нашел превосходный рычаг для нажима на Фан Вэньсюаня: при любых разногласиях со своим начальником он не долго думая бежал к замминистра Кун Сяну и там поливал Фана грязью. Разумеется, с самим Фан Вэньсюанем никто о прошлом не заговаривал, тем более что в его отношениях с Вань Цюнь не было ничего неприличного. Но уж в случае падения Фана ему бы все припомнили, не дали бы возможности оправдаться. Фан Вэньсюаня порой жгла обида: ни за что ни про что стал объектом для сплетен, мишенью общественного негодования, ну совсем как Цин Вэнь из «Сна в Красном тереме» [35] Знаменитый роман Цао Сюэциня (1722—1763), после его смерти дописан Гао Э. Цин Вэнь — сирота, отданная в богатый дом служанкой, была невинно оклеветана, умерла в шестнадцать лет. . Он иногда даже был готов на все плюнуть и жить так, как ему нравится: вот возьму и поцелую любимую женщину — что с того? Еще чаще хотелось ему уехать, сбежать куда-нибудь на край света. Но, увы, сбежать было некуда. Да он и не привык отправляться туда, куда захотел. Он мог поехать только туда, куда пошлют. Его словно впаяли в кусок металла: ни крикнуть, ни шевельнуться.