Чжан Цзе - Тяжелые крылья

Фан Вэньсюань сидел в машине и не понимал, куда и зачем он едет. Машина неслась вперед. Куда он спешит? Разве в конце пути его кто-нибудь ждет? Нет, никому он не нужен, и он сам давно ни о чем не мечтает.

Раньше бывало, его ждали — в той низенькой сырой комнатенке в «школе кадровых работников». «Здесь грибы хорошо выращивать!» Кто сказал это? Ах да, Хэ Цзябинь. Неужели их чувство с Вань Цюнь могло, как грибы, развиваться лишь в сыром мрачном месте без доступа света?

Фану казалось, что мелькавшие за окном машины, дома, прохожие летят навстречу и валятся на капот его машины или норовят попасть под колеса. Он дотронулся до плеча шофера.

— Чуть помедленнее.

Шофер сбавил скорость, подумав: «Боится старик после этого происшествия».

Женщина, при воспоминании о которой у Фана разрывалось сердце, теперь уже далеко. Еще пару часов назад он думал, что они не должны встречаться. И вот сейчас это будет не встреча, а скорее прощание, последний взгляд. О чем она думала в тот миг, когда уходила в иной мир? По-прежнему ненавидела его или простила? Считается, что от рожденья до смерти далеко. Он уж сколько десятилетий в пути! Но на самом деле расстояние ничтожно. Секунда — и тебя уже нет. Зови — не докличешься, не услышишь. Почему же он не пришел к ней, когда она была жива?

— Я уже задержал водителя, — пояснил ему в коридоре больницы человек в милицейской форме. Что еще говорил? Рассказал, где и как это было. А что толку, ведь ее уже нет. Где искать ее? Может, эти лампы дневного света, этот потолок, стены знают? Но они глубоко хранят тайну, не раскроют ему, будто хотят его наказать. Все так же будут стоять горы, течь реки, светить солнце и луна, дуть ветер, идти дождь, грохотать гром, сверкать молния… Через сколько лет на земле вновь появится такая же хрупкая, беспомощная женщина?.. А если они встретятся, узнает ли он ее? Разве только опять будет она в зеленом платье, склонит набок голову, широко распахнет глаза, полные веры в людей, спросит: «Правда?!» — и запоет о гаванской голубке.

Врач говорил ему, как ее пытались спасти. Оказалось, она умерла еще до того, как ее привезли в больницу. А кто спасет его? Неужели доктор не слышит, как рвется его сердце, как жалобно стонет оно от отчаяния? Кто утешит его, когда он лишился всего самого дорогого? Странно, он в таком состоянии, а по нему не заметно, чтоб он потерял рассудок, и слез нет. Он не участник этого трагического спектакля под названием «Жизнь». Хоть бы инфаркт случился, тогда не пришлось бы ему стоять, кивать головой, отвечать на вопросы. О господи, сколько людей вокруг. Что они делают здесь? Словно собрались послушать детективный рассказ о Шерлоке Холмсе.

Гулко звучат шаги на ступеньках, ведущих в подвальное помещение. Четко, равнодушно, беспощадно. Врач ведет его в морг, который торжественно называется «Залом великого успокоения»… Почему такое странное название? Да, все верно, попав сюда, человек навеки обретает покой. Но так можно сказать о мертвых, а о тех, кто остался? Ведь не первый же он в таком положении. Как другие переносили? Как им удавалось справиться?

Хэ Цзябинь понимающе остался у входа. Спасибо! Еще лучше было бы, если бы врач умолк. Но ведь врач не знает, что значила для него Вань Цюнь. Как холодно! Может, она заснула от холода? Много белых простыней, и под каждой из них — завершение какой-то истории. Отдых после бурь и тревог.

25832. На руке у нее висит номер. Это ее последнее обретение. Интересно, ее сожгут вместе с номером? Нет, наверное, в крематории дадут другой. Ох, как бы он хотел стать тем последним номером!

Очень небрежно вымыта — кожа местами в крови. Раздавленный череп. Засохшая сукровица склеила в пучки волосы, торчащие в разные стороны. Неужели действительно этими волосами играл мягкий весенний ветер? Да, он видел, они взлетали, как крылья птицы. Мозг, испачканный кровью. Память, запечатлевшая больше горя, чем радости. Как узнать, в какой части таится память о нем? Фан Вэньсюаню не верилось, что это склеившееся вещество порождало мысли и чувства, управляло душой и телом. Конечно, все люди более или менее одинаковы, но ведь это же совсем другое, это — она.

Лицо… Как будто нетерпеливый ребенок лепил его из мастики, но, не долепив, бросил. Нет больше почти ровных, чуть изогнутых бровей. Ее губы, раньше такие чувственные, не выражали страдания последних мгновений, а были надуты, как у капризной девочки.

Почему здесь даже нет стула? Фан Вэньсюань чувствовал, что не может больше стоять. Наверное, давно уже никто не сидел у ее постели, говоря тихим голосом ласковые слова. Как одиноко она жила! Узкая маленькая простыня, тело под простыней, как будто уменьшившееся, изуродованный череп, сплющенное лицо — вот все, что осталось от нее, не сказавшей в жизни ни единого горького слова о несправедливости судьбы. Ее теперь нет, но свое молчаливое обвинение она предъявила ему.