Гузель Яхина: Мотылек

Дед с Мотыльком приехали на Остров недавно — семь или восемь лет назад. Прежней жизни Мотылек не помнил совсем, как и своих родителей. Над его кроватью дед повесил маленькую стершуюся фотографию (любил повторять: «Помни дочь мою, мать твою!»): большеглазая старшеклассница в белом школьном фартуке и с бантами-веревочками — вот и все, что он знал о своем прошлом.

А настоящее не радовало. Дед работал в психушке, пару лет назад дослужился до старшего санитара. Пил много, постоянно — реже до бесчувствия, чаще до безумной, горячечной злости. Потихоньку сходил с ума. Бил Мотылька нещадно: в трезвости — объясняя причину в перерывах между побоями, по пьяни — без лишних слов, просто так. Легкие щелбаны и тычки именовал «стопариками», пинки и удары посильнее — «стакашками», а полосование ремнем уважительно величал «поллитрой».

«Сегодня будет поллитра , не меньше», — обреченно размышлял Мотылек, наблюдая приготовления рыбаков к причаливанию. На Остров не глядел и так чувствовал его приближение — холодные змейки бежали по звеньям позвоночника, кольцами сворачивались в животе, тяжело клубились там; кровь стала холодной, как вода за бортом.

Рулевой направил катер прямо к ветхому домику на причале, который на десяток метров выдавался с крутого берега в реку. Двое рыбаков копошились у люка трюма.

Шум мотора резко стих. Под частый плеск волн и крики чаек катер, покачиваясь, ткнулся в старые автомобильные шины и пришвартовался.

— Заждались уже ваш груз, — раздался высокий, надтреснутый голос.

Это был голос деда. Он вместе с двумя санитарами вышел из тени домика и, уперев руки в бока, ждал катер. Лицо его даже в мягком закатном свете оставалось жестким: солнце резко обозначило извилистые борозды морщин, крутые выступы надбровных дуг, подушки набрякших век над бойницами глаз, узкую щель рта. Только седой бобрик проволочных волос золотился нежно и трогательно.

Мотылек помертвел. Он сполз по борту вниз, на палубу, и скрючился под штормовкой, опустив на лицо капюшон.

— Это не наш груз — это ваш груз, — рыбак с большими руками легко спрыгнул на серые доски причала и протянул деду плотно набитый чем-то портфель. — Тут бумаги.

— А это… — рыбак завел руку назад и достал со спины из-под ремня серую папку для документов, — накладная. Распишитесь.

— Получу — распишусь, — буркнул дед. — Где они?

Рыбак махнул рукой товарищам на катере. Один из них, ожидавший у трюма, осторожно приоткрыл люк и спустился вниз.

Через пару секунд из трюма показалась безволосая голова со свежими бритвенными порезами по всему затылку. Голова часто и мелко кивала. Мотылек, наблюдавший за происходящим из блиндажа спасительной штормовки, по одному этому покачиванию понял: белый . Белыми на Острове называли обитателей психушки. Когда-то, очень давно, пациентам выдавали белые пижамы. Потом их заменили на серые, позже — и вовсе на полосатые. А прозвище так и осталось — прижилось.

Белый не спеша поднимался из трюма. Больничная пижама невнятного цвета, огромная бесформенная обувь без шнурков. Оказалось, что в постоянном движении у него не только голова — его плечи, руки, позвоночник мелко и не в такт подрагивали, делая их хозяина похожим на большую марионетку, ведомую пьяным кукольником. Когда пассажир вышел на палубу, стала ясна причина его медлительности: руки крепко связаны за спиной витым каналом на несколько хитрых узлов. От запястий канат шел к ногам и кольцами охватывал лодыжки, оставляя небольшое пространство для шага. Конец был в руках у рыбака, который поднимался вслед за пленником, направляя его легкими тычками в спину. Белого переправили на причал, и один из санитаров увел его в глубь Острова.

Вторым из трюма показался низенький толстяк. Его бритый череп был чересчур мал для оплывшего бесформенного тела, а руки и ноги — слишком коротки. Мотылек заметил серебристую нитку слюны, падающую на мятый отворот пижамы, и кроткий, обращенный внутрь себя взгляд бесцветных глаз. Белый просеменил по палубе на причал и был передан второму санитару.

— Все сходится, — подытожил дед, глядя в документы. — Два тела. Одно мужского пола, второе женского. Принял.

И расписался в накладной.

«Какое же из них было женского пола? — изумился Мотылек. — Неужели толстяк?..»

— Это еще не все, — рыбак с большими руками спрятал папку с накладной обратно за спину. — Есть третье тело. Идет под грифом «Ч». Документов, естественно, нет.