Антон Евтушенко - Симптом страха

— Это твоя очередная безумная идея? Или ты стоишь сейчас в подъезде дома с Бубой, который, да я слышу, ржёт там…

— Буба… при чём здесь Буба? — Ленка вяло вздохнула, точно понятие «Буба» относилось к чему-то непреходящему, вечному, а потому старомодному и даже где-то отвлечённому. — Меня провожал Глеб. Здесь никто не ржёт, это стюардессы возмущённо ревут… или турбины, не знаю. Меня сейчас железобетонно высадят, если я срочно не закончу разговор. Значит, слушай сюда быстро и внимательно: мне предложили престижную ответственную должность. Теперь, как бы сказать, я лицо фирмы. Это очень-очень круто и всё такое. Общение с людьми, фуршеты, постоянные командировки. Отказаться нельзя. То есть можно, но… но я не хочу. Ты рада за меня?

— Ничего себе, ты телепортнулась на Финляндский! — обалдела Нэнси от такого поворота.- Конечно, рада. Спрашивает! Просто это неожиданно как-то. Два часа — и Сочи. Черноморское побережье… рапаны, пляж, чурчхела.

— …порошковое пюре, мазь от ожогов, орать бухим в караоке, — продолжила ассоциативный ряд Ленка. — Прости, подруга, у каждого свои впечатления. А ты что, завидуешь?

— Не то, чтобы завидовала… хотя да: я завидую.

— Ага, обзавидуешься. Я так-то не отдыхать лечу. И, между прочим, меня перед фактом саму поставили.

— А как же крышная вечеринка? Я и подарок тебе купила.

— Вот за это отдельное спасибо. Не говори что — сюрпризом будет. А насчёт пати: всё будет, как вернусь. Это раньше днюшку отмечать нельзя, а позже можно. Ещё как можно!

— Ну, ясно. Когда обратно?

— Чёрт его знает. Гостиница оплачена до первого, значит, минимум два дня. Так… всё… у меня отбирают телефон!

— Флай, дарлинг. Соу донт ворри, би хэппи! Морю — привет, пальмам тоже. И не вздумай привозить магниты и ракушки. Перестану уважать!

— Зачёт! Ах да, Энн, корми питомцев. Надежда только на тебя! — бросила Ленка в трубку на прощание. — И купи уже мобильник наконец! На дворе 21-й век…

— … а в некоторых русских деревнях до сих пор пашут вместо лошади…

Но Ленка её уже не слышала. В трубке шли короткие гудки.

— Ну вот, — вслух поругала себя Нэнси. — Люди летают на юга, а я, как дура, на север попёрлась.

— Случилось чего? — Голова Бориса Ильича показалась в дверном проёме.

«И про старика не успела сказать» — совсем уж недовольная собой, подумала Нэнси. Но заставила себя улыбнуться и весело произнести:

— Идёмте пить чай!

— А как же Лена? Где Лена?

Борис Ильич сунул руки в карманы и послушно поплёлся на кухню вслед за Нэнси.

— А Лена, ту-ту. — Она сполоснула чайник и наполнила его на треть водой, чтобы быстрее закипел. — Умчала в командировку по делам фирмы.

— Она нашла работу? — обрадовался Борис Ильич. — Я помню, она говорила, что имеет биологический профиль. По специальности нашла?

— Почти, — уклонилась от ответа Нэнси, и сама не ясно понимая, что значит быть лицом фирмы, когда фирма — это зоопарк. — Она работает с животными.

— Какая прелесть, — искренне расцвёл старик. — Ну, надо с чего-то начинать!

Чайник, обуянный синими колосьями пламени, утробно зашумел, застрекотал из-за обильного нароста накипи. Нэнси похлопала дверцами шкафа и наскребла сливовое варенье, оставленного ровно столько, чтобы «банку не выбрасывать», и растасканную наполовину пачку засохших тарталеток.

— Вкусняшки к чаю на скорую руку, — извиняющим тоном произнесла она, но, вспомнив, спохватилась: — Может, будете омлет? Остался с завтрака…

— А его уже того, — признался Борис Ильич, причмокнув, — слопал. С дороги по привычке залез в холодильник, в свой же холодильник… Да ты, Анечка, не волнуйся так. С миру по нитке…

— … не жирно ли будет, — против воли вырвалось у Нэнси, и она, попрекая себя за своё дежурно отточенное жальце, лихо, до боли, закусила губу.

Борис Ильич сделал вид, что не расслышал её обидных слов. Неприятно и громко загремел стулом, елозя ножками по полу, придвинул к столу и сел.

— Анечка, а ты здесь, стало быть, живёшь? Лена про тебя ничего не говорила.

— Мы с Ленкой не так давно знакомы, — сказала Нэнси, снимая с огня опахнутый клубами пара вскипевший чайник. — Она помогала с жильём на первых порах. Я в Питере недавно, приехала работать. Думала, разживусь зарплатой — как-то рассчитаюсь, но с работой здесь что-то не сложилось.

Она плеснула крутого кипятку в чашки с засыпанной заваркой и, накрыв их кофейными блюдцами, осторожно перенесла за обеденный стол.

Джокока привычно, с нахальным взглядом, следила за её телодвижениями, расположившись на подоконнике между горшком гортензии и хлебницей. С некоторых пор, записав Нэнси в условный вайт-лист (приходилось, хотя двуногая того и не заслуживала, поскольку питала симпатии к офанаревшему вконец хорю), Джокока решила, что худой мир лучше доброй ссоры, поэтому благосклонно терпела новенькую, но из гордости никогда и ничего у неё не требовала и не просила. Старика она помнила по запаху, этот запах был раскидан по квартире задолго до появления Джоконды и её хозяйки здесь. Его она считала неотъемлемой частью пространства дома, который в отличие, скажем, от стены, мог появляться и исчезать, когда ему вздумается. Вот и сейчас вздумалось: не было, не было — и появился. Но раз появился, держим в уме, что в квартире теперь одним «препятствием» больше. Надолго ли? Если Нэнси полагала, что ненадолго, то сам Борис Ильич был иного мнения. Он вернулся домой и не знал, как теперь «просить» квартирантку, которой уже уплачено заранее. Он сильно рассчитывал заселиться во вторую комнату, и был неприятно удивлён, узнав, что она занята неучтённой жиличкой Лены.