Давид Фонкинос - Две сестры

Матильда не сразу открыла дверь. Ей хотелось побыть одной. Хотя бы один день. Оставьте вы меня в покое! – думала она. Она была уверена, что это Агата, – напрасно она не ответила на эсэмэску сестры и не успокоила ее. Вот идиотка! И ведь знала, к чему это приведет, – она и сама действовала бы точно так же, если бы Агата перестала отвечать ей на письма. В конечном счете она дотащилась до двери и открыла. Агата вошла молча и даже не прокомментировала беспорядок в квартире – настоящий кавардак, совершенно несвойственный Матильде, которая обожала уборку и всегда говорила, что ей не по себе, когда в доме царит хаос. Агата, все так же молча, отправилась на кухню, чтобы приготовить чай.

Через несколько минут она вернулась в гостиную и увидела, что Матильда лежит на диване в полной прострации. Подойдя, она легонько погладила ее по спине, словно говорила: «Я здесь, с тобой. Ты же знаешь, что я с тобой».

А Матильде хотелось остаться одной. Каждый человек выбирает свой путь к утешению, свой способ прогнать боль. Но, ощутив доброжелательность сестры, она поняла, что нечего и надеяться на собственные силы, – в одиночку с этой бедой не справиться. Ей была необходима любовь близких людей, только они могли помочь перенести терзавшее ее отчаяние. И Матильда начала рассказывать… Ирис… Возвращение Ирис… Которое стало ее смертным приговором. Гибелью любви. Агата не знала, как ей реагировать. Да и что тут скажешь? Хулить другую женщину, называть Этьена сумасшедшим – что толку?! Все и так было ясно и безнадежно. Оставалось только смириться с ситуацией. Принять ее как данность. Без единого слова. Просто принять. Наконец Агата сказала:

– Тебе нельзя жить здесь.

– Что значит «здесь»?

– В этой квартире.

– Ну… я не знаю…

– Он оставил тут все свои вещи. Это нехорошо.

– Ты права, но…

– Но что?

– Не знаю… мне нужно побыть тут еще какое-то время.

– Но это слишком тяжело.

– Вот именно, я здесь как в могиле.

У Агаты даже холодок прошел по спине. Никогда еще она не слышала от Матильды таких слов – напротив, сестра всегда была такой сильной, такой жизнерадостной. И на нее нахлынула беспредельная печаль, которую тут же сменил беспомощный страх: она не знала, что делать, что говорить. Потом наконец спросила:

– Ты собираешься вернуться в лицей?

– Да, конечно. Завтра же.

– Ну, тем лучше. Нужно жить дальше.

– Это еще что такое?! Разумеется, я собираюсь жить дальше.

– Ты всегда можешь рассчитывать на меня, ты же знаешь.

– Да. Спасибо.

– А ты не хочешь сегодня вечером прийти к нам?

– Нет. Мне нужно отдохнуть.

– Ну и прекрасно.

– Скажи, ты скучаешь по маме? – внезапно спросила Матильда.

– Да, конечно. Постоянно.

– Нет… я имею в виду другое… не просто скучаешь, как полагается… не просто ощущаешь ее отсутствие… отсутствие… даже не знаю, как объяснить… эту страшную пустоту. Почти невыносимую.

– Да, я поняла, что ты имеешь в виду. Бывают такие дни, когда это особенно больно.

Матильда подумала: «Нет, она меня не понимает». И поблагодарила сестру за поддержку, тем самым недвусмысленно давая понять, что хочет остаться одна. Надевая пальто, Агата повторила: «Ты всегда можешь на меня рассчитывать». И вышла из квартиры, широко улыбнувшись на прощание, в надежде, что эта улыбка хоть на какое-то время ободрит сестру. Но, стоя на площадке в ожидании лифта, она не могла избавиться от тягостного чувства, особенно потому, что Матильда даже не спросила о своей племяннице, притом что обожала Лили, без конца просила присылать ее фотографии. А сегодня вообще не вспомнила о ней. Это особенно ясно свидетельствовало о серьезности ее состояния.

Тем же вечером Агата написала Этьену: «Матильде очень плохо. Надеюсь, ты уверен в своем решении».

Квартиру на втором этаже занимала врач-психиатр, мадам Намузян. Это ужасно забавляло Этьена и Матильду: они шутя повторяли, что живут в сумасшедшем доме. И, встречая в подъезде ее пациентов, пытались угадать, каким неврозом страдает каждый из них. До чего же далеким казалось теперь это счастливое время!

Матильда пролежала в кровати допоздна, ворочаясь с боку на бок. Организм, не привыкший к такому странному режиму, отказывал ей даже в коротком отдыхе. Была уже почти полночь, когда она решила спуститься на второй этаж и позвонить в дверь врача. Прежде Матильде и в голову бы не пришло поступить таким образом. Она никогда не позволяла себе побеспокоить кого бы то ни было, стеснялась даже войти в кафе, чтобы попросить разрешения воспользоваться туалетом, и неизменно хвалила заказанную еду, даже когда не прикасалась к ней. Это было весьма характерно для Матильды, не столько сосредоточенной на самой себе, сколько не желавшей вторгаться в чужую жизнь. Поэтому решение обратиться среди ночи за помощью к соседке требовало от нее немалой храбрости. Но она не могла поступить иначе: ей было необходимо как можно скорее избавиться от самой себя.