Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

— Вот как значит, безотцовщины… Что ж поделаешь. Значит, мама вас растила?

— И дед.

— И дед. А Лена-то, мама ваша, приезжала сюда, когда? Не видала ее ни разу.

— Нет, она деревню не очень любит.

Шмель еще немного пошумел рядом и устремился к кустам за забором. Я разочарованно вдохнула и сделала еще один глоток. Компот в крышке не заканчивался, хотя я пила и пила его, наслаждаясь прохладной горечью.

— Что ж так? Хорошо на природе, чего не любить?

Я задумалась, вспоминая, и наконец отыскала ответ где-то очень глубоко в памяти.

— Ей тут спится плохо. Сны дурные. Голова тяжелая. Не любит.

— Вот как… А тебе как спится?

— Да ничего обычно. А сегодня с дороги плохо спала.

— А ты как спать соберешься, подойди к окошку да попроси.

— Чего попросить?

— Чтобы мак-цветок тебе сон приволок. — И снова залилась своим девичьим смехом.

Стоило это простому слову из трех совершенно обычных букв прозвучать, как я словно очнулась ото сна. Руки сами собой сжимали крышку от бидона, на белом поле ее бока красовался алый, налитой мак. Я перевела взгляд на старуху, та смотрела на меня, оборвав смех.

— Что, не любишь маки?

— Не люблю.

— А зря. Сонный цвет ворожбу творит. А пробуждаешься совсем другим человеком.

— Каким? — Горло снова сжалось предчувствием беды.

— Тем, которым суждено было родиться.

— Мне вообще не нужно было рождаться. — Слова вырвались сами собой. Разморенная теплом, я просто потеряла бдительность, а целый ворох моих несчастий только выжидал подходящего момента, чтобы захлестнуть меня памятью о них.

— Как же так, деточка? Разве ты не сделала ничего, стоящего рождения?

Слезы горчили на языке, я потянулась к кружке и сделала большой глоток соседского варева.

— Все, что я делала, становилось самой большой ошибкой. Каждый гребаный поступок. Я шагала вперед, а позади оставалась выжженная земля. Ни работы нормальной, ни друзей. Только нескончаемый монолог в голове, где я сама же доказываю, какое я ничтожество.

— Это что же, Тось, никто тебя никогда не любил, выходит?

— Мишка. — Родное имя жгло губы, как истлевшая до фильтра сигарета. — Мишка меня любил. Он всегда меня защищал. Он был моим союзником, понимаете? Чтобы ни происходило, я знала, что брат будет за меня. Всегда.

— А потом?

— А потом мы выросли. Ну, он вырос. Отучился на архитектора, начались проекты, работы, стройки… Встретил Веру свою…

— Жена его?

— Нет. Они долго встречались, жили вместе…

— Не срослось, что ли? — Бабка даже подалась вперед, не замечая, что платок окончательно съехал на затылок.

Ей определенно было очень любопытно узнать побольше грязных подробностей о соседской семье, но меня будто прорвало. Шмель вернулся из чужого двора, теперь его жужжание стало лишним шумом, мешающим сосредоточиться. Я говорила и говорила, словно выдавливала гнойный нарыв грязными руками.

— Срослось бы. Это я им мешала. Ревновала его дико. Он же съехал! Оставил меня с матерью и дедом. Дед все пытался как-то мирить нас, но куда ему? Эта… эта стерва всех строила, всю нашу жизнь долбаную. Не дай бог сделать не по ее. Сразу скандал. Я и пустая трата денег на учебу, и никчемная, за что бы ни взялась, и страшная, и глупая, и пустая. Одна она только идеал во всем. Гордая и независимая, блядь. Не пнешь, не полетит…

Последний слова я уже кричала, расплескивая компот из кружки. Было ли варево из яблочек безалкогольным, больше меня не интересовало. Обида на жизнь прорвала последний рубеж. Я чувствовала, что похожа на истеричного ребенка. Но мне хотелось быть такой. Мне хотелось, чтобы кто-то меня выслушал. Кто-то после Лени. И чтобы в финале этого сеанса мне не пришлось ни платить круглую сумму, ни стаскивать с себя трусики на слишком скользком диване. Старухе точно не было дела до моего белья, да и денег она не просила. Ей хотелось зрелища. Так вот ей спектакль одного неудачливого актера.

— Выходит, ты брата с девкой его развела?

— Нет… Ну, нет же! Нет. Все было не так.

Признаться, что по сути все вышло именно так, оказалось выше моих сил.

— Просто у меня был срыв. Один раз. Я ушла из академии перед госами, психанула и ушла. Дома начался ад, знакомая дала мне ключи, чтобы я кактусы ее поливала… Короче, я осталась у нее. Писала роман. Буквально за три дня его на коленке настрочила…

— И о чем он был? — Бабка даже не удивилась, как все люди, услышав, что я пишу.

— О смерти. О чем еще я могла… — Сделала глоток, маковая водичка и правда оттягивала. — Говно роман вышел. Отправила его знакомому редактору, тот прочел три страницы и сказал — гов-но. Ну и хер с ним.