Сергей Докучаев - О всех, забывших радость свою

Рука врача мягко опустилась мне на плечо, и я почувствовал, как в шею впивается тонкая игла. Падая в пустоту, я услышал чей-то приглушенный голос:

— Сожми мой палец, Максим.

— Как больно!

— Тихо, тихо. Ничего. Сейчас сделаю укол. Потерпи.

Медсестра ввела через катетер прозрачную жидкость. Я сразу почувствовал облегчение. Полежал с закрытыми глазами, ощущая неровное биение сердца. Впервые за прожитые годы я чувствовал, что у меня есть сердце. Оно билось так, как будто хотело выпрыгнуть из грудной клетки, проворачивалось, перекручивалось, то ускоряясь, то замедляясь.

— Где я?

— В кардиореанимации института им. Склифосовского. Лежи спокойно. Сейчас подойдет доктор.

— Сколько времени? Какой сегодня день?

— Девять утра. Понедельник.

— Понедельник. А число, какое? Месяц?

Но она уже скрылась из виду. Я осмотрелся. Это, несомненно, была именно та самая реанимация, где лежала старуха, только освещенная, светлая, чистая, наполненная жизнью или попытками ее спасти.

Слышались разговоры врачей, пиканье датчиков. Один был у меня на пальце. Пахло тальком, йодом и лекарствами. Я посмотрел себе на грудь и увидел неровный шов до пупка. Как молния на куртке. Сбоку между ребрами торчали две трубки.

«Что со мной сделали?»

Вошел врач в белом халате, в маске на лице и в шапочке.

— Ну как мы себя чувствуем?

— Болит все.

Врач подошел поближе и уставился на показания приборов.

— Таня, подойди!

Прибежала молодая медсестра с рыжими волосами и стрижкой под мальчика.

— Перебери калий.

— Хорошо, Игорь Олегович.

Она взяла новый шприц из ящика, воткнула его в катетер и сделала забор багровой крови.

— Отнеси в лабораторию, быстрее.

Она ушла, а Игорь Олегович нажал несколько кнопок на дозаторе. Тот запищал. Врач нажал еще несколько кнопок. Писк прекратился.

— Ну а так в целом, как себя чувствуешь?

— В целом? — спросил я хрипло. — Сложно сказать. Мне сердце пересадили?!

— Ага. Старое совсем в труху превратилось. Еле тебя откачали. Пока в реанимации лежал, три раза заводили твой дряхлый мотор, чтобы до операции дотянул. Третий раз уже, когда на стол положили. Намучились мы с тобой, в общем. Повезло, донор появился быстро. Прямо тут у нас в институте, в нейрохирургии, мужик один умер, и его сердце тебе подошло. Бывает же такое.

Я не мог поверить. Мне стало дурно. Врач надел мне маску с кислородом.

— Подыши. Сейчас калий посмотрим. Покапаем. Насытить нужно сердце.

Он похлопал меня по плечу и подошел к кровати в дальнем углу, где лежала старенькая бабушка. Игорь Олегович посмотрел на приборы, что-то там покрутил, потыкал пальцем и сказал вслух:

— Боюсь, не доживет до завтра наша Клавдия.

Он постоял еще немного, вглядываясь в приборы, и вышел.

Едва за ним закрылась дверь, послышалось какое-то шуршание. Я приподнял немного голову и остолбенел. Бабушка Клавдия приняла сидячее положение, а за ней потянулась, как от телеграфа, куча проводов. Приборы взвыли сигналами опасности. Бабушка, не открывая глаз, сделала первую попытку слезть с кровати, спустив одну ногу.

Было видно, как ее шатает. Она бормотала что-то нечленораздельное, сопела, изо рта шла слюна. Представив, как это тело падает на пол, вырывая с клочьями все провода, я кое-как дотянулся до кнопки вызова сестры. Послышался протяжный звук. Бабушку продолжало качать из стороны в сторону.

Наконец прибежала Таня и с ужасом кинулась к бабушке:

— Ты что же меня под монастырь хочешь подвести, старая?!

Она уложила ее назад, поправила провода, датчики. Потом из ящика достала бинт, сделала петлю и привязала руки бабушки к кровати.

— Теперь ты никуда не денешься, ишь чего захотела. Погулять вздумала. Только не в мою смену.

Медсестра подбежала к белому шкафчику, набрала шприцом из ампулы какой-то жидкости и ввела ее в катетер.

— Все, теперь будешь лежать спокойно. Это не парк Горького, здесь не место для прогулок.

Таня посмотрела в мою сторону и уселась за стол, а бабушка затихла.

«Интересно, что только что испытывала эта старушка. Может быть, сейчас ее прошлое и настоящее так перемешалось, что грань реальности стерлась, — подумал я. — и она снова как в детстве гуляла с мамой в парке и побежала за леденцами к продавщице.

Но теперь ее руки привязаны, а мозг затуманен действием лекарства. Мамы рядом нет. Есть только дети и внуки, уже посоветовавшиеся с адвокатами и ждущие где-то за стенами звонка от врача. И точка. Больше тут для вас ничего хорошего не будет, Клавдия. Прошлое стало настоящим, настоящее стало сном, а будущее — непроницаемой пеленой».