Игорь Фёдоров - Отсчёт пошел!

— Абсолютно ничего. Тут все серьезно. Задолбали уже оба, — начинает он закипать, — на улице же есть много хороших столбов, почему не пользуетесь?

— В смысле? — не понимаю я.

— Без смысла! Пришла в голову дурная мысль, подошел к столбу и стучишься до тех пор, пока мысль не уйдет. А на пустом месте, может, что хорошее родится.

Все еще злится. Даже у неба есть свой предел терпения.

— Я бы на месте Творца людям дал побольше мозгов. Видимо, все хорошее на ангелов ушло.

Умеют они шутить.

— Наверно, — соглашаюсь я.

Ангел немного остыл.

— Ну так что? Что решаем насчет Антохи?

— Да Бог с ним, с бонусом, — храбрюсь я.

— Язык бы тебе оторвать за такие слова, — хмурится ангел.

— Дадим Антохе шанс, — радостно говорю я, а у самого ком в горле стоит.

— Ты берешь его на поруки?

— Надо брать на поруки?

— Не поручишься за него, бонус оставлю на тебя. Только, смысл?

Ох, как все непросто.

— Ручаюсь, — говорю.

Он же мне как брат, Антоха-то.

— Но тут такое дело… Когда одного затягивает в болото, другой должен стоять на твердой земле. Иначе оба потонут, понимаешь?

Я задумался. Если и последний бонус пропадет зазря… Значит, я дурак и где-то из-за угла ко мне присматривается черт.

— Завтра поднимусь к Войтиной, — вздыхаю, но что-то надо делать со своей жизнью.

— Во-во, зайди. Но только после биржи, — напоминает ангел, — уж если я не справляюсь, может она тебя образумит, хотя бы своим примером.

Он наступает носком правого ботинка на пятку левого и вытаскивает ногу. Развязать шнурки даже не пытается.

— А нет, — говорю я, — лучше к Липниной, у нее холодильник есть.

Ангел рассмеялся.

— Шахматы не трогал? — говорит и трясется от смеха.

— Я никогда не мухлюю.

— Сегодня я точно тебя сделаю.

У меня аж от сердца отлегло. Пусть ругается, жизни учит, сватает к Липниной, в шахматы обыгрывает, лишь бы не уходил. У меня же из родных, кроме него, никого нет.

— Оп-па, — смотрит он в пакет, — печенье забыл.

— Да ладно, — говорю, — не переживай, я могу обойтись без печенья.

А сам хочу, чтобы он на время ушел.

— Да я не за тебя переживаю, — отвечает, — больно надо.

Насколько можно быстро, обувает ботинки. Иди, уже, быстрее — мысленно прошу я. Что-то наворачивается внутри и просится наружу.

— Ставь чайник, — говорит он, — а я быстренько в магазин сгоняю. Там мне, кстати, два рубля должны.

Да он сам-то, как ребенок.

— Шахматы не трогай! — слышу из-за двери.

Шмыгаю носом. Да нет. Говорю же, соринка в глаз попала.

Большая такая соринка.

Калитка хлопала на ветру. Ограда была старой, пережившей не одно поколение хозяев, а сама калитка — новой, с хорошо смазанными петлями, поэтому и хлопала без скрипа и скрежетания, но громко. И сколько раз Ли́са просила, чтобы Андре приспособил хотя бы веревочную петлю. Петли не получилось, потому что Андре всегда перечил сестре, строя из себя главного, зато вышла хорошая щеколда, но и она была принята с восторгом. Если оставлять калитку открытой, она всегда будет хлопать — уж слишком частые в этих местах ветра, приходящие из Великой Пустоты. Да ладно бы, просто ветра. Земли здесь северные, воздух то прохладный, то холодный. Времена года определяются коротким ярким летом и долгой снежной зимой, да их быстрой сменой друг друга, вот и ветра не несут тепло в своих ладонях. Благо лес рядом, дрова в избытке, да дом крепкий с каменной печкой.

Люди, живущие вне города — на краю Земли и в поселках, знают настоящую цену теплу. Дрова всегда есть в запасе. Стружки, щепки, обрубки бревен и досок, все идет в печку, ничто просто так не выбрасывается. То же касается еды. В погребах она есть всегда, даже в неурожайные годы. Конечно не красная икра с зайчатиной, более прозаичная пища, но есть. Худую одежду латают, а если уже и латать нечего, можно заделать щели в доме, на крайний случай постелить собакам, они тоже предпочитают комфорт. По крайней мере собаки наших героев на холодной земле не спят.

Два старших брата давно покинули край Земли, перебрались в город, нашли работу, обзавелись семьями, иногда нагрянут — что, да как, и обратно. Дом остался на младших Лисе и Андре, да и те уже не дети, обоим за двадцать. Сами ведут хозяйство, унаследованное от родителей, и вот их-то в город не тянет, разве что по делам приезжают. Брат продает мясо, добытое на охоте, покупает фрукты, хлеб и одежду, да оба не пропускают ярмарки и карнавалы. На исповедь в воскресенье приходят в собор, после орган послушают. Иногда в театр заглянут культурно просветиться, а то они и подобные им дикарями слывут.