Лариса Баграмова - Проза

Покончив с учебником, она сползает на пол, прямо на коробки с продуктами, консервные банки и остатки позавчерашнего ужина и на четвереньках пробирается в ванну. Там, цепляясь руками за основание раковины, поднимается на ноги и выпрямляется во весь рост. Включив настенную лампочку и без каких бы то ни было эмоций взглянув на себя в зеркало, она выплёвывает изо рта ошмётки бумаги, включает воду и окунает голову под холодную струю. В области лба и висков вспыхивают очаги резкой, разламывающей череп боли. Верочка, морщась, убирает голову из-под крана и, тряся ею из стороны в сторону, скидывает с себя крупные капли на стены и кафельный пол.

Затем сливает из ванны холодную воду, включает свет повсюду, даже в вытяжке над плитой, и ставит на огонь большую кастрюлю. Стянув с себя всю, до последней нитки, одежду, а также простыни и наволочки с растерзанной кровати, загружает всё вперемешку в пустую ванну и, засыпав порошком, открывает горячую воду. В кипящую полупустую кастрюлю Верочка складывает горкой засохшую посуду, а сама забирается с ногами в замоченное бельё и начинает терзать его, отстирывая до исчезновения последнего, самого мелкого пятнышка.

Верёвку для сушки белья Верочка натягивает вдоль всего коридора и развешивает вещи, тщательно расправив от заломов, образовавшихся после выкручивания. После мытья посуды, наполнив ту же кастрюлю новой порцией воды, она ставит её на огонь и, выбрав из запасов продуктов их подходящее сочетание, варит что-то вроде густого супа или рагу — горячее, аппетитно пахнущее острыми пряностями. На столе появляется скатерть, салфетки и две тарелки вместе со столовыми приборами. Сначала в одну, а потом и во вторую тарелку Верочка наливает умопомрачительно благоуханное варево и садится за стол.

«Кто ты?» — задаёт она вопрос второй тарелке и отвечает на него сама себе: «Кто бы ты ни был, скоро я увижу тебя».

Следующие несколько дней проходят в наблюдениях за происходящим на улице. Через оставленную в деревянном укреплении на кухонном окне квадратную бойницу Верочка отрывает от рамы край прибитого к ней одеяла и получает возможность видеть происходящее снаружи.

Первое, что её поражает, — это обилие праздно слоняющихся прохожих. Молча и бесцельно, едва поднимая ноги, люди бродят туда-сюда, не разбирая особо дороги, по тротуарам, бывшей проезжей части и безжизненным газонам. И видимо, делают они это не первый день, потому что на голой земле прямо перед её окнами натоптана уже целая паутина узких извилистых дорожек.

Второе — Верочка замечает, что все, абсолютно все они вооружены. И нигде не видно ни одного ребёнка. В руках у взрослых, и мужчин, и женщин, холодное оружие: топорики, массивные ножи, монтировки, самодельные остро отточенные колья. Люди практически всё время ходят молча и отдельно друг от друга, но пару раз Верочка замечает, как тот или иной человек останавливается и обращается к проходящему мимо. Тот также прекращает своё движение, и в течение нескольких минут между ними происходит безэмоциональный, размеренный диалог. Верочка догадывается, что у кого-то имеется и огнестрельное оружие, потому что уже пару недель за окном по нескольку раз в день раздаются далёкие одиночные выстрелы. Но ни у кого в руках она его не видит, впрочем, обзор, открывающийся ей из её убежища, крайне ограничен.

Зато он позволяет увидеть в проёме между домами третью неожиданную для неё деталь: во дворе на противоположной стороне улицы горит сложенный из сухих веток костёр, и вокруг него двумя концентрическими окружностями, находясь на некотором расстоянии друг от друга, располагаются группы людей. Ближайшая к костру группа активно поддерживает его горение, остальные наблюдают издалека и преимущественно стоя.

Выворачивая шею и принимая самые замысловатые позы, Верочка пытается разглядеть сквозь небольшое окошко проходы между угловыми домами, но ей это не удаётся. Ну что ж, значит, это придётся делать уже на местности…

К выходу на улицу Верочка готовится полдня. Перемерив весь подходящий гардероб, она останавливается на самых комфортных — плотных и одновременно свободных — джинсах, брезентовой куртке и высоких мокасинах. Под куртку она надевает хлопчатобумажную тёмную футболку, а под неё — жесткий кружевной корсет, который ещё весной был ей тесен, а теперь облегает талию свободно и не мешает движениям. Голову она оставляет непокрытой, только убирает назад со лба лезущие в глаза отросшие волосы.