Наталья Ройтберг - Третий Полюс

Оттого, что возможность дождей
постоянна в прогнозе,
здесь легко забывают вождей
и поэзию в прозу
превращают не глядя, у вод
пресловутый заимствуя круговорот.

Петербуржец — что твой Форест Гамп:
нахлебавшись истории вдоволь,
календарь игнорирует и циферблат,
заменив биографию датами хроник.

Достоверность пространства низка:
есть белесая ночь и туман,
корабли и обрывки моста,
все, что более, — бред и обман.

Потому этот город не есть
просто город:
растворяешься медленно, весь,
даже спрятавшись с носом за поднятый ворот.

Признавая угрозою только людей,
принимаешь все прочие метаморфозы
оттого, что возможность дождей
постоянна в прогнозе.

Расскажи мне про город,
куда на рассвете врывается ветер,
наполняя надеждой сердца от субботы к субботе,
где душевнобольных и бездомных развозят в каретах,
где бессонницы блажь у оконных пролетов.

Расскажи мне про город, где завтрашнее ускользает,
где подростки владеют отменно искусством паркура,
где центральная площадь морщинится старою дурой,
где все жители делятся на несчастливых
и тех, кто летает.

Расскажи мне о городе-книге, о городе-древе,
чья судьба есть возможность, умноженная на бремя,
расскажи, расскажи! может быть, я поверю —
не сказке, так были.

Ты идёшь на балкон.
Расправляешь крылья.

перед отъездом он тщательно брился и чистил китель,
на дно чемодана клал ею связанный свитер,
шутил, но сквозь смех просачивалась нервозность,
стекая на пол молчаньем прощальной позы.

до самого порта один за одним грыз фильтры,
пытаясь в уме поделить километры на литры
соленой тяжелой живой горбоносой влаги,
дробящей кресты-отраженья Андреевских флагов,

на синие дни и такие же синие ночи,
на рябь торопливых волнистых заученных строчек.
он знал, что ветра сильнее тугой парусины,
что SOS — это две шторм-волны с кругом посередине,

что в водах равно опасны и «под», и «над»,
и меток не высечь, чтобы идти назад,
и не возвращались, ложась на смертельный курс
ни «Адмирал Нахимов», ни юный «Курск».

скрипач стоит на крыше, на краю, касаясь облаков,
он дарит небу музыку свою
и тем, кто может
её услышать
стоит скрипач на крыше
в любое время года и погоду
играет для
инженера Алексей Иваныча
который живет на Салтовке
спешит сейчас на рынок за картошкой
и думает о нового моста проектном чертеже
для его жены
Елен Ивановны
дежурной медсестры наркодиспансера —
смех заразительный, грудь пышная,
привычка квартиру пылесосить по ночам
для их стерильной кошки Бонапарта
для дворничихи Женьки
у которой
нет, не было семьи, не будет
она всегда в подпитии и любит поболтать
едва знакомым собеседницам
целует руку на прощанье

для Танечки, работницы детсада —
мне 28 лет, люблю детей,
не склонна к полноте, своя квартира
у Тани
подобие нелепого отростка
свисает безобразно вместо правой кисти
для школьника Сергея
он идет по главной улице к театру
взять билет на пьесу
для Ростика и Стаса — скэйтбордистов
для местного юродивого Гришки
он носит летом и зимой
двойную красную разодранную шапку
и жуткую улыбку Гуимплена
для беззубого Витька
лохматого подростка
он разносит
по электропоездам
газеты, вшей и приступы тошноты
для мальчиков субтильных в узких джинсах,
что прыгают, ныряют, колесят,
летают на своих велосипедах
под самым носом
у памятников умершим великим
для кришнаитов
для капоэйристов
скрипач играет для

голубей, бродяг, собак бездомных,
студентов, бизнесменов, стариков,
для пустырей и тротуаров,
деревьев, фонарей, вокзалов,
фонтанов и подъемных кранов,
метро, подземных переходов,
дымящих фабрик и заводов
с их громким гулом
скрипач играет,
в такт попадая каплям дождевым,
кружащимся снежинкам,
в унисон с дыханьем ветра
в едином ритме с городом, который
работает спит дышит говорит
на тысяче наречий
но порой
прислушивается
к тем негромким звукам —