Дюла Чак - Глемба

— Заодно и туда заглянем, — ответил тот; кожа на лице у него была обветренная и туго обтягивала скулы.

— По тому самому делу?

— Да не без дела.

— В этакую-то жарищу?..

— Только сейчас удалось выкроить время, — буркнул председатель и, ругнувшись, дернул вожжи. Лошадь, измученная мухами, возбужденно всхрапнула и затанцевала на дороге. Двуколка заходила взад-вперед. Толстяк в кепке испуганно вскинул голову и облизал яркие пухлые губы. Правой рукой он судорожно вцепился в металлический поручень сиденья.

— Но-но, — успокаивающе проговорил старик и, подойдя к лошади, поправил у нее на спине сбившийся хомут. Он похлопал рукой по мокрому от пота крупу и огладил вздрагивающей лошади ноги до самых копыт.

Председатель туже натянул зажатые в кулаке поводья и повелительно спросил:

— В какую сторону ближе?

Старик вздрогнул, захлебнулся словами, начал заикаться — его с трудом можно было понять.

— Да токмо сюда… Все прямо… а после свернуть на Желтую гать и ехать по ней, покуда хутор не завиднеется. Колодезь-журавль у них там да три тополя пообочь хутора…

Старик не отходил от лошади, в задумчивости теребя сбрую. Председатель чувствовал, что тому хочется еще что-то добавить, но дед слишком долго собирался с мыслями, и он рванул поводья. Тележка тронулась и покатила, вздымая облако пыли.

— Только чур я вам ничего не говорил! — отчаянно завопил вслед старик визгливым, пронзительным голосом.

Он простер руки вверх, точно желая остановить двуколку или готовясь принести какую-нибудь тяжкую клятву. Рот его снова раскрылся было, но голос сорвался на первом же выкрике, и теперь вылетали лишь обрывки слов, да и те — жалкой фистулой.

Судорожно вздохнув, старик махнул вслед удалявшейся повозке, сплюнул и с отвращением пробурчал:

— Как есть дерьмо — вся людская порода.

Он сдвинул на затылок свою затасканную шляпу, свистнул собаке, припустившейся было за тележкой, и побрел назад, к расщепленному надвое дереву, искать свою палку.

— Что это за дедок? — спросил бухгалтер.

— Сторожем он у нас, — сказал председатель. Губы его тронула чуть заметная горьковатая усмешка. — Это он углядел, как Сиксаи прятал телегу под кукурузными початками. Теперь вот боится, как бы мы не проговорились.

Толстяк поерзал, удобнее устраиваясь на сиденье. Подстилку на облучок бросили небрежно, один угол у нее загнулся и мешал.

— Неужели это такой уж большой грех, чтобы стоило ради этого самолично туда тащиться? — допытывался толстяк у председателя.

— Телегу-то он должен был сдать в общее хозяйство. А вместо этого спрятал ее, да еще сказал, будто она сломана. — Председатель досадливо сплюнул. — Дурень, каких свет не родил. Теперь вот посмотрим, что он нам в глаза запоет.

Лошадь со спорой рыси перешла на шаг. Она долго отфыркивалась, и, когда воздух спал, под упруго натянутой кожей проступили ребра.

Бухгалтеру до сих пор доводилось видеть лошадей только сбоку, и сейчас, поглядывая на лошадь сверху, он не переставал удивляться: поступь ее была неуклюжей, брюхо — круглое, бочкообразное — смешно колыхалось с боку на бок. Забавным казалось и то, как лошадь неуверенно переставляет задние ноги, словно боится, что они отстанут от передних. Иной раз копыта глухо стукались о выбоины, и тогда бухгалтер думал, что лошадь того и гляди завалится.

— Должно быть, устал гнедой? — сочувственным тоном спросил он у неразговорчивого председателя.

— Дурака он валяет, — буркнул тот. — Отдыхал слишком долго, оттого теперь и пугливый…

Словно в подтверждение его слов, лошадь всхрапнула и, запрокинув голову, попятилась. Тут перепугался и бухгалтер, потому что неожиданно из придорожных кустов вспорхнула и с резким шумом пронеслась над повозкой большая стая перепелок.

— Но-но, не балуй у меня, — успокаивал лошадь председатель.

Когда ему удалось перевести лошадь на спокойный шаг, его узкий рот растянулся в чуть заметной улыбке, и он покосился на смущенного бухгалтера.

— Вообще-то это не гнедой, — тихо заметил он. — Сивый — вот как он называется. — Бухгалтеру показалось, будто в глазах его мелькнул ребячий задор.

— Тогда почему же вы его называете Гнедко?

Округлившиеся глаза бухгалтера смотрели удивленно. На душе у него сделалось приятно и легко: вот уже две недели, как он приехал сюда, в сельхозкооператив, а еще ни разу не видел председателя улыбающимся.

— Гм… — Губы председателя расползлись еще шире. — Потому как это его кличка. А сивым называют потому только, что он серой масти. — Взглянув на потную, раскрасневшуюся физиономию бухгалтера, на которой читалось явное недоверие к его словам, он заразительно рассмеялся: — Ну что, нелегко дается наша крестьянская наука?