Дюла Чак - Глемба

В памяти моей всплыла сцена, когда Глемба читал лекцию государственному секретарю. Сейчас он рассуждал так же обстоятельно, даже с наслаждением, полновесно и полнозвучно выговаривая слова. Я не знал, соглашаться мне или возражать, поскольку вместо того, чтобы следить за ходом его мыслей, я наблюдал, как он их излагает.

— Верно я говорю? — спросил Глемба, но я озадаченно молчал.

Меня выручила жена, войдя с подносиком, на котором стояли бутылка из-под кока-колы и две стопки.

— Решила упоить нас колой? — спросил я и пожаловался Глембе: — Она меня в гроб вгонит. Стоило мне излечиться от алкоголизма, и она меня только этой дрянью и накачивает. Рано или поздно у меня начнется кока-коловое отравление.

Глемба взял в руки бутылку из-под кока-колы, наполненную какой-то бесцветной жидкостью, потом поставил обратно.

— Мой тесть и в самом деле умер от этого, — сказал он.

— От этого не умирают! — обиженно возразила жена. — Грушевая палинка, очень вкусная. Соседи угостили. А ты, — повернулась она ко мне, — не старайся казаться хуже, чем ты есть на самом деле, хватит с тебя твоих собственных недостатков.

— Мой тесть погиб не от питья, а от бутылки, — пояснил Глемба.

— Проглотил, что ли? — не удержался я.

— Его стукнули бутылкой по голове. — Глемба снова взял в руки бутылку. — Видите, стекло здесь перекрученное — такая бутылка намного прочнее обычной.

— Мы тут как-то разговорились с пастором о старом Перестеги, но он и словом не обмолвился, что старик загнулся от этого.

— Я имею в виду своего американского тестя, — продолжал Глемба. — Тот был инженером и проводил испытания стекла на прочность. Вот и додумался, что, если такую бутылку перекрутить, пока стекло еще не затвердело, она станет гораздо прочнее. Получил патент на свое изобретение и разбогател. Между прочим, такими бутылками снабжали американскую армию во время войны в Корее. Как-то раз тесть тоже попал туда, ввязался в ссору в каком-то баре, и подгулявший солдат ударил его бутылкой по голове. Так и умер в одночасье.

— С этими изобретениями держи ухо востро! — сформулировал я свое мнение. — Однако нет худа без добра — вам в наследство остались миллионы…

— Вдова после него осталась, — прервал меня Глемба. — Все капиталы в ее руках.

— Но, верно, и вам что-нибудь перепало?

— Ровным счетом ничего.

— Но тогда, — я развернулся к нему всем корпусом, — есть ли хоть доля правды в слухах о вас — будто вы миллионер? Есть хоть какие-то основания?

— Основания есть, — проговорил Глемба, растянув губы в горькой улыбке. — Со многими из возвратившихся на родину бывшие соотечественники проделывают такие шутки: шлют письма вслед. Я знаю человека, которого в таком вот письме обвинили, что он там, на чужбине, пробавлялся воровством. Сами понимаете, каково приходится, когда подобные слухи расползаются на родине. Ну а я получил от тамошних доброжелателей письмецо, в котором интересовались, как распорядиться моими миллионами — вложить в какое-нибудь предприятие или переслать мне. Письмо попало в руки моей теще, она распечатала, прочла и, как я ни отпирался, начала требовать с меня денег.

— Это здешняя ваша теща?

— Да, все происходило в Морте. Теперь теща живет где-то здесь, в Пеште… Подала на меня в суд и до сих пор надеется отсудить деньги.

Окончив свой рассказ, Глемба лукаво усмехнулся, а я выдал очередную житейскую мудрость:

— Лишняя теща — лишние неприятности.

— Ох ты! — спохватилась жена. — Про кофе-то я забыла!..

Я разлил палинку по стопкам, мы выпили.

— Да, интересная была у вас жизнь, — сказал я.

Глемба, взгляд которого блуждал по моим книжным полкам, небрежно кивнул и, не переставая разглядывать книги, пробурчал вполголоса:

— Внешние события нашей жизни — пустяк, важно лишь то, что творится внутри нас. — Он извлек из жестяного футляра очки в проволочной оправе, нацепил на нос и подошел к полкам поближе. — Библиотека у вас не ахти какая…

— Почему это? — спросил я и про себя улыбнулся его самоуверенности.

Он разглядывал книги, как и все малокультурные люди. Вот так же кое-кто из моих родичей, делая вид, будто интересуется книгами, пытался определить ценность квартиры и ее владельца количеством собранных мною книг. Глемба пошел дальше, потому что намекал на качество подбора, и показался мне еще комичнее — этакий сноб от сохи, возомнивший о себе бог весть что.

— Не вижу у вас философов, — ответил он на мой вопрос. — Зато ерунды всякой — с избытком.