Дюла Чак - Глемба

Комната была тесно заставлена и захламлена настолько, что мы насилу отыскали, где присесть: обшарпанные кресла были сплошь завалены книгами, альбомами, одеждой и вообще самыми неожиданными предметами.

Неизвестно почему, хозяин принялся бранить электромонтеров, затем обругал правительство, после чего досталось его собственной жене и всем тем, кого Глемба успел или только собирался повидать.

Мы провели тягостные полчаса у злобного старикашки, и я видел, что Глемба тоже облегченно вздохнул, когда мы выбрались наконец из недр полутемной, непроветренной квартиры на залитую солнцем улицу.

— Мы когда-то депутатствовали вместе, — счел нужным пояснить Глемба. — Выдающийся был человек. В парламенте считался лучшим оратором.

— Так вы и в депутатах побывали?!

— А-а, всего две недели… Потом как раз случилась эта заварушка с молотилками, меня из депутатов и поперли.

— Теперь понятно… — тихо обронил я.

— Что вам понятно? — вскинулся Глемба.

— Откуда у вас эта пропасть высокопоставленных друзей.

Глемба ничего не ответил, только пожал плечами, а у меня, должно быть, выражение лица было как у человека, который вынужден поверить в заведомо невероятное.

— Я только одного не понимаю, — сказал я, пытаясь заразить Глембу своим душевным волнением. — Почему вы не выбились в начальство? Почему не занимаете какой-нибудь руководящий пост, не обзавелись приличной квартирой, не пользуетесь благами, какими пользуются все ваши приятели?

— Они-то как раз подбивают меня на это, — буркнул Глемба. — Да только мне ничего такого не требуется. По мне, хороши те условия, какие у меня есть.

И я подумал вдруг: а ведь и вправду невозможно представить Глембу в каких-либо иных условиях! Это его подлинная стихия, поэтому так неподдельно искренна и приятна вся атмосфера, что его окружает. Живи Глемба не в домишке на окраине деревни, будь он генералом или заместителем министра — и он уже не мог бы вести себя так своевольно; вернее, поведи он себя так — и это сочли бы недопустимым.

— А теперь куда? — спросил я Глембу, когда мы, покинув сердитого экс-депутата, снова уселись в машину.

— Надо бы еще кое-куда наведаться, — пробормотал Глемба, уставя свои небольшие глазки в какую-то точку улицы. — Да по правде сказать, обрыдли мне эти старикашки… И у вас своих дел хватает.

Я уверял, что время у меня есть и я охотно отвезу его, куда пожелает, но он заупрямился и наконец заявил, что ему пора на вокзал.

— Давайте заскочим к нам, — принялся я уговаривать Глембу. — Жена ждет к обеду… Специально в вашу честь готовит какое-то американское блюдо.

Глемба чуть покосился в мою сторону, затем опять воззрился прямо перед собой.

— Не существует их вовсе, этих американских блюд, — возразил он. — В Америке каких только народов нет — прямо намешай господи. И каждый ест свои национальные кушанья.

— Во всяком случае, то, что сегодня стряпает моя жена, мы обычно для себя не готовим. Мне, честно говоря, эта стряпня не по вкусу, просто решили угодить вам… Жена обидится, если вы не придете.

Он сдвинул назад шляпу и, коротко вздохнув, произнес:

— Тогда поехали.

Я даже зажмурился на мгновение, представив себе сцену, которая ждет нас дома, поскольку, конечно же, ни о каком приглашении на обед у нас с женой и разговора не заходило. Но отступать было поздно, пришлось смириться со своей участью.

— Такая покладистость мне по душе! — воскликнул я с преувеличенным оживлением.

По дороге я прихватил две бутылки вина — если память мне не изменяла, в доме и выпивки-то никакой не было — и вскоре затормозил у нашего подъезда.

— Видите, в каком паршивом районе мы живем. — Я с отвращением повел вокруг рукой, а потом принялся ругать квартиру: — Теснота неимоверная, два человека не разойдутся, а для меня простор — первейшая необходимость. Вот для чего нам нужен дом в Морте… А тут и темнота, и вонища, ну да на большее наших капиталов не хватает. Мы ведь не миллионеры, не вам чета…

Глемба жестом остановил меня, как одергивают зарвавшегося шута. Он перешагнул порог и столкнулся с моей женой.

— Вот так сюрприз! — воскликнула жена, удивленная до крайности.

Но все-таки, поскольку она почему-то искренне возлюбила Глембу, первой ее реакцией была радость. А уж следующей — удивление, причем досадливое, потому что она никак не могла сообразить, какие знаки я ей делаю за спиной у Глембы. Пришлось объяснять.

— Мы пожаловали к обеду. — Я усиленно жестикулировал, подмигивая ей. — Как мы и договорились… Ты собиралась угостить господина Глембу кушаньем, которое у тебя так вкусно получается…