Тихон Корнев - Запрещено для детей. Пятый номер

В цехе, морозною голубизной остеклённом,
Лес шумит — исполинский, зелёный,
Мельницы горных ручьев, неустанных и чистых,
Кварцы, базальты, сияние зорь серебристых —
В черный дробят перегной, бесконечно и споро,
И засыпают им холмики, горки и горы.
Северный ветер всосав, вентилятор хлопочет,
И серебром с потолка светит лампа все ночи.
Пчёлы, букашки — то чёрны, то рыжи, то алы,
Возятся вечно с сырьем — им работы немало.
Бабочки — солнечных красок набрали на крылья —
Всюду цветочки рисуют в китайском загадочном стиле.
Ёлка — насос, где смолистое масло творится,
И на орешник струится живица.
Смена закончится — в цехе ленивом и сонном
Глотки полощут лягушки напевом зелёным.

В цехе, морозною голубизной остеклённом,
Лес шумит.
Время разбухло, древесной становится плотью,
В ель прорастая, в весенней реки полноводье,
В молот, размеренно бьющий по наковальне
В кузню, что белым горит над болотной печалью,
Гордые там кузнецы — никому не уступят,
Землю в куски разбивают, лупят —
Мышцы их — словно железные балки под кожей,
Пальцы — на клещи стальные похожи.
Плечи — как будто сто-орлые крылья раскрыты…
Воздух невидимой сетью тропинок увитый,
Словно ядро, там Земля от ударов трясется
Дождь закалил е ё, жаром оплавило солнце,
Грозы увечили Землю, станки шлифовали,
Волны воздушные обдували,
Череп стал лысым, где лес взрастал вековечный,
Молот его ровняет кузнечный,
Наждак обдирает складки и грани,
Выскребут, сгладят, затрут до сиянья
Выстрелят в цель по торным дорогам
Прямо в Бога.

В цехе, морозною голубизной остеклённом,
Век бежит,
Путь, что вымощен звёздами, ленивой рекой заливает,
Главная кузня здесь, тигель и клещи,
Стан для проката тончайших прутьев и плит толстейших,
Здесь куются со звоном лунные диски,
Горн из глины, над ним метеоры летают,
Разъяренного солнца белые брызги
В кадках, шипящих от жара, тают.
Атомы, раскалившись, вьются тучей густою,
В пышных гривах комет стали пылью златою,
И из жерл вылетают планеты — твёрдые ядра —
Остывают в холодном блеске северного сиянья.
Молот вулканов железо кует что есть силы,
В небо взлетают трупы земель остылых,
И приводные ремни от солнца до солнца
Скрипят.

В цехе, морозною голубизной остеклённом,
Лес шумит,
Век бежит.
Льётся лениво река всего на свете,
Расквакались тьмы лягушек о лете,
В закатный час, когда плавится позолота,
Солнце лик облаками отирает от пота.
Крысолов в свою флейточку тонкую свищет,
И бредёт по цехам, и зовёт, в синеве остеклённой ищет
Главного инженера.
Течёт ленивая река всякой вещи,
Миллион лягушек вечером квакает,
А в расплавленном золоте заката
Когда солнце тучами вытирает потное лицо,
Крысолов с тонкой флейтой бродит по залам
Играет сладко, призывает — и ищет в голубом стеклянном отдалении
Главного инженера.

Не пугай меня, отче, своим Господом грозным,
Что сидит на престоле парчовом и звёздном,
Не шипи, как змея, и не молви ни слова,
Я оглох в тишине и не слышу,
Я ослеп от свечей, что сверкают сурово,
Мне не верь — про грехи сладко я наболтаю,
Приплету и грехи, что пропахли цветами
И ветрами, и мокнут под дождиком чистым,
И шуршат, словно листья.
Не пугай своим богом —за столом за зелёным
Он сидит и на землю глядит грозным оком,
Мой же Бог — тучкой видится в небе высоком,
Крепким деревом, вставшим над вешним потоком,
Золотой каплей масла, горящей в моторе,
Штормом, что разгулялся в бушующем море,
Звонкой мухой и духом, что сбросил оковы,
Или только что мною придуманным словом.
Небосвод твой свернётся, как в книжке страница
В напечатанных звёздах… Его мне не надо,
Он открыть нас пустыням и безднам стремится —
В миг последний — не скрыться от Божьего взгляда…
Мой — другой, он рубиновый с голубизною,
Солнце в полдень и в полночь горит надо мною,
Средь чудесного страшного света
Блещут медные гривы — резвятся кометы,
Пить от солнца приходят порой они, чтобы
Вновь уйти в свои полные гула чащобы.
Небеса мои — бездна… Небосвод мой глубокий
Отче, пусть же пронзит твоё серое око
До дна… до дна…
Отче! Я не хочу твоего небосклона,
Где лишь гимны святые…
Мой — как льдина, студёный,
В нём — скрутились туманности, будто улитки,
Звёзды — рыбки в пруду, золотисты и прытки,
В нёс — потопом космическим полнятся сини,
И миры, как ладьи, вдаль плывут по стремнине.
Небеса мои — бездна… Небосвод мой глубокий
Отче, пусть же пронзит твоё серое око
До дна… до дна…
Для чего твоё небо, где не пролетает
Клин гусей, лебединая снежная стая?
Где деревьям косматым расти не пристало,
Зеленеть да пожаром румяниться алым?
Можжевельника нету и ёлки с сосною,
Туч отара не бродит вослед за луною.
Нет волов, лай не слышен собачий,
Ни коровы, ни кошки, ни клячи.
Отче, это не рай. Попади я к порогу —
Так Ковчегов тогда понастроил бы много.
Крысолов я. На флейте играю я нежно,
Я — лунатик небес в этом мире безбрежном,
Не пугай меня Богом, что строго взирает,
Колыбельную крыс для тебя я сыграю
Сам пойдёшь ты за мною, за песней,
Оплету, очарую тебя своим небом,
Утоплю в золотой его бездне!