Тихон Корнев - Запрещено для детей. Пятый номер

«Корабль, обуреваемый
Волнами — жизнь моя!
Судьбою угнетаемый,
Въ отставку подалъ я,
Не мало тутъ утрачено —
Убытокъ — и большой!
А впрочемъ предназначено
Ужь видно такъ судьбой.
И есть о чемъ печалиться,
Нашолъ чего жалѣть!
Смерть ни надъ кѣмъ не сжалится —
Всѣмъ должно умереть!
Почетныя регаліи,
Доходныя мѣста,
Награды — и такъ далѣе
Все прахъ и суета!
Мы всѣ корпимъ, стараемся,
Вдаемся въ плутовство,
Хлопочемъ, унижаемся,
А все вѣдь изъ чего?
Умремъ, такъ все останется! —
На срокъ пришли мы въ свѣтъ…
Чѣмъ дольше служба тянется,
Тѣмъ болѣе суетъ.
Успѣлъ ужь я умаяться
Въ житейскомъ мятежѣ,
Подумать приближается
Пора и о душѣ!
Ужь лучше здѣсь быть пѣшкою,
Чѣмъ душу погубить…
А, впрочемъ, что жь я мѣшкаю?
Ужь десять хочетъ бить!
Есть случай къ покровительству!
Тотчасъ же полечу
Къ его превосходительству
Ивану Кузьмичу —
Поздравлю съ имянинами…
Рѣшится, можетъ быть,
Подъ разными причинами
Блохова удалить
И мнѣ съ приличнымъ жительствомъ
Его мѣстечко дать….
Не нужно покровительствомъ
Въ нашъ вѣкъ пренебрегать!…»

Ать-два-хлюп-хлюп,
Лужи-лужи-лужи-лужи.
Вдрызг — сапоги, вонь, портянки истёрты,
В латках портки — повидали немало,
Кровь ототрётся с расквашенной морды,
Бой недалёк, сорок вёрст — до привала.
Ать-два, хлюп-хлюп.
Хлюпают лужи — в пути нашем вехи,
Капельки грязи срываются с веток,
Грязь на телах запеклась, как доспехи,
Ну и вонища же — мать твою эдак!
Ать-два-хлюп-хлюп.
Врезались лямки от сумки заплечной,
Головы клонятся к земле,
Марш отступленья, марш бесконечный,
Ноги, и плечи, и спины — во мгле.
Ночь за плечами, ночь и враг,
Хлоп-хлюп-хлоп-хлюп
Нету сапог и нету ног,
Нету шагов — есть только мили,
Нету ни просек, ни дорог,
И Бога — опередили.
…Ать-два — хлюп-хлюп.
Правой да левой, левой да правой,
Челюсти — клещи, замкнуты лица,
Кожа на шее — пламень кровавый,
Сколько еще этот марш продлиться?
Ать-два-хлюп-хлюп.
Сто километров — сто шагов.
Хлоп-хлюп-хлоп-хлюп.
Топай да топай, строем да строем,
Там, за седьмою дальней горою,
Там, за борочком, там, за лесочком…
Ночь бесконечна. Нету постоя.
Ать-два-хлюп-хлюп.
Сто километров — сто шагов.
Хлоп-хлюп-хлоп-хлюп. —
Хлюп — стой! Разойдись!
Облегчись — надо, не надо, — отдых далече,
Если отлить на дорожку — шагать будет легче,
Пялься в ночь: сумрак — густой и твёрдый,
Бьёт, не даёт сделать шага,
Хватай губами воздух с полей,
Впитавший небесную влагу.
И вновь — ать-два,
Хлоп-хлюп-хлоп-хлюп.
Идём сторожко — собачья свора,
Идём, как стая злых волков.
На встречных — зыркнем хищным взором.
Ряды штыков — ряды клыков.
Ать-два-хлюп-хлюп.
Будет конец ли, будет конец ли?
Башка гвоздями и тьмой забита,
Плечи из кожи, из кожи — руки,
Только ступни из свинца отлиты.
Ать-два-хлюп-хлюп.
Братец, подвинься на узкой койке,
Дай место, что ли — так твою мать!
Ноги шагают — да пусть шагают
Ноги-ноги-спать.
Ать-два-хлюп-хлюп.
Топать так много, топать так много,
Лужи да грязь, да болото.
Дом твой просторный, к дому дорога
Снится тебе, идиоту.
Ать-два-хлюп-хлюп,
Сто километров — сто шагов,
Хлоп-хлюп-хлоп-хлюп.
Топать так много, топать так много,
Сами шагают ноги,
Ноги без туловищ, без голов,
И без сапог, без штыков и стволов.
Ать-два-хлюп-хлюп
Хлоп-хлюп-хлоп-хлюп.

Вихри взметнула граната. Из-под земли и бетона
Вытащили ошметки, сунули в чрево вагона.
В госпитале валялся, тихий, подобный вате,
В запахе йодоформа, средь духоты и проклятий.
В саду, средь толпы калек — кто с костылём, кто в коляске —
Радовался он жизни и солнечной тихой ласке.
Дрожали листочки, ветер дышал ароматом сада,
И щедрые чьи-то руки несли покой и прохладу.
Травинку и стебелек, цветок он любил и муху,
И каждый шелест, и стук, и шёпот — отрада для слуха.
Пусть руки-ноги гниют вдали, где-то там, над Стрыпой —
А солнечный жар — как мёд, душистая тень — под липой…
Как облако, вся земля, и вольный воздух над нею,
И утренние туманы накроют — руна нежнее.
Обрубок, о долгой жизни готов по все дни молиться.
Сколько же зим до смерти… И вёсен — вволю напиться!