Завидѣвъ бѣжавшую встрѣчу ему странную фигуру, господинъ въ пальто разсмѣялся, а потомъ началъ пристально взглядываться въ нее, и вдругъ на лицѣ его выразилось глубокое изумленіе.
Поклонъ былъ такой, какіе сви дѣтельствуются только начальникамъ, изъ чего и можно съ достовѣрностію заключить, что господинъ въ пальто былъ его начальникъ. — Что это вы… въ такую пору… въ такомъ видѣ… танцуете?… — Танцую — могъ только проговорить дрожащимъ голосомъ дрожащій Петръ Иванычъ, непривыкшій съ дѣтскихъ лѣтъ противорѣчить старшимъ…
Опомнившись, онъ ничего не слыхалъ уже, кромѣ стука удалявшихся дрожекъ, и веселаго заливнаго хохотанья, отъ котораго морозъ пробѣжалъ у него по жиламъ…
Клянусь звѣздою полуночной
И генеральскою звѣздой,
Клянуся пряжкой безпорочной
И не безгрѣшною душой!
Клянусь изряднымъ капитальцемъ,
Который въ службѣ я скопилъ,
И рукъ усталыхъ каждымъ пальцемъ,
Клянуся бочкою чернилъ!
Клянуся счастьемъ скоротечнымъ,
Несчастьемъ въ деньгахъ и въ чинахъ,
Клянусь ремизомъ безконечнымъ,
Клянуся десятью въ червяхъ, —
Отрекся я соблазновъ свѣта,
Отрекся я отъ дѣвъ и жонъ,
И въ цѣломъ мірѣ нѣтъ предмета
Которымъ былъ бы я плѣненъ!…
Давно душа моя спокойна
Отъ страстныхъ бурь, отъ бурныхъ сновъ;
Лишь ты любви моей достойна —
И вѣкъ любить тебѣ готовъ!…
Клянусь, любовію порочной
Давно, давно я не пылалъ,
И на свиданье въ часъ полночной
Въ дезабилье не выбѣгалъ…
Кого еще съ тобой мнѣ надо?…
Тобой одной доволенъ я —
Моя любовь! моя отрада!
Ѳедосья Карповна моя!…
Онъ умолкъ и «какъ юный дубъ, низринутый грозой» палъ къ ногамъ супруги своей. Но она была неумолима.
— Не повѣрю! Ужь что ты мнѣ ни толкуй, нс повѣрю! Измѣнникъ! человѣконенавистникъ! чудовище!
И она зарыдала, а потомъ впала въ совершенное отчаянія, и била себя въ грудь, повторяя: — Ахъ, я несчастная! несчастная! несчастная!…
Да какого сраму дожила я, несчастная!… — Я ей Богу-съ ни въ чемъ не виноватъ, Ѳедосья Карповна!
потомъ впала въ совершенное отчаянія, и била себя въ грудь
Онъ дѣйстительно былъ ни въ чемъ не виноватъ, что могутъ подтвердить и читатели. Намѣренія его были чисты, даже похвальны: онъ хотѣлъ настичь похитителя и отнять у него свои вещи. Ѳедосья Карповна перетолковала все совершенно иначе. Проснувшись отъ толчка въ ногу и не нашедъ подлѣ себя супруга, она прежде всего вскричала: «измѣнникъ!» Черезъ минуту, удостовѣрившись, что и платья на обычномъ мѣстѣ не было — обстоятельство, не оставлявшее ни малѣйшаго сомнѣнія, что измѣнникъ ушелъ на свиданье, — съ громкимъ воплемъ упала она на подушку и воскликнула: «ахъ, я сирота горемычная!» Потомъ вскочила и бросилась туда, гдѣ вечеромъ оставила платье, но его, какъ мы знаемъ, тамъ не было; не долго думая, куда бы оно могло дѣваться, — ибо женщина въ припадкѣ ревности, по увѣренію опытныхъ людей, лишается всякой способности разсуждать, — она съ минуту металась по комнатѣ, но не нашедъ ничего во что бы можно одѣться, кромѣ оставленной таинственнымъ незнакомцемъ шинели, накинула ее на себя и бросилась вонъ. Руководимая все тѣмъ же инстинктомъ ревности, она пустилась по тому направленію, по которому таинственный незнакомецъ увлекъ за собою Петра Ивановича. Петръ Ивановичъ въ то время возвращался уже домой, перепуганный, убитый, весь съ головы до ногъ синій, отъ холода и разныхъ ушибовъ. Встрѣча ихъ была страшная; было не много сказано, но успѣла разъиграться трагедія.
Они молчали оба… Грустно, грустно
Она смотрѣла. Взоръ ея глубокой
Былъ полонъ думы. Онъ моргалъ бровями
И что-то говорить хотѣлъ, казалось,
Она же покачала головой
И палецъ наложила въ знакъ молчанья
На синія трепещущія губы…
Потомъ пошли домой все также молча,
И было въ ихъ молчаньи больше муки
И страшнаго значенья, чѣмъ въ рыданьяхъ,
Съ которыми бросаемъ горсть земли
На гробъ того, кто былъ намъ дорогъ въ жизни,
Кто насъ любилъ, быть можетъ. У воротъ
Они кухарку встрѣтили. Кухарка
Смутилась. Въ ней, быть можетъ, сжалось сердце.
И долго изумленными глазами
Она на нихъ смотрѣла, но ни слова
Они ей не сказали… Да! ни слова…
И молча продолжали путь… и скрылись…
Но какъ только переступили они порогъ спальни, Ѳедосья Карповна тотчасъ повернула ключъ въ замкѣ, и узнать, что тутъ происходило въ первыя минуты авторы рѣшительно не имѣли ни какой возможности, ибо, къ крайнему ихъ сожалѣнію, и самыя ставни оставались по прежнему закрыты, такъ что нельзя было даже ничего подсмотрѣть. Впрочемъ, можно догадываться, что тутъ происходила драма въ пяти или даже въ шести актахъ, съ эпилогомъ, — въ какой не дай Богъ участвовать женатому читателю! Но достовѣрно извѣстно только, что тщетно увѣрялъ Петръ Ивановичъ Ѳедосыо Карповну въ своей невинности. Какія ни приводилъ онъ доказательства, всѣ они обращались на его же голову. Ѳедосья Карповна упорно стояла на томъ, что ея платье и прочія вещи стащилъ Петръ Иванычъ къ мерзавкѣ своей любовницѣ, а самъ очутился на улицѣ безъ платья потому, что его раздѣли мазурики, когда онъ возвращался отъ мерзавки, своей любовницы, и что наконецъ лохмотья таинственнаго незнакомца самъ же онъ, Петръ Иванычъ, подкинулъ, купивъ на рынкѣ, чтобъ отвлечь отъ себя всякое подозрѣніе, въ случаѣ какой нпбудь неудачи. Какъ ни нелѣпо было такое предположеніе и какъ ни клялся Петръ Иванычъ (а онъ клялся всѣмъ дорогимъ для него въ жизни) — ничто не помогло. Не помогло даже и послѣднее очень сильное доказательство, что парикъ оставался дома, а невѣроятно и ни съ чѣмъ несообразно, чтобъ нуждающійся въ парикѣ человѣкъ позабылъ надѣть его, идучи на свиданье съ любовницей. Ничто не помогло!
Читать дальше