Нина Вяха - Завещание

Эско запрыгнул в свою машину и понесся прочь – скорее на шоссе, только чтобы поскорее исчезнуть из виду. На обочине дороги он остановился. В канавах зеленела густая трава и повсюду вдоль шоссе, словно маленькие белые облачка, цвел купырь. У него так дрожали руки, что он не мог дальше вести машину. Эско закурил и вскоре почувствовал, как на него снисходит покой. Спустя какое-то время он настолько пришел в себя, что начал обращать внимание на птичий щебет и даже заметил, какие грязные в машине стекла. С этими мыслями он и поехал домой.

Сири вспоминает. Часть 2

О том, как найти на войне свою любовь. Знамена и длинные процессии. Небольшое отступление от темы или, возможно, дополнение.

Он служил в воинской части, которая размещалась в Соанлахти, деревушке, в которой жила семья Аамувуори, в Сальмисском уезде Выборгской губернии. Короче говоря, в Карелии. Место это было последним и от того чрезвычайно важным передовым постом на пути у русских.

Семья Аамувуори продолжала жить своей жизнью, как и большинство мелких крестьян, постоянно балансирующих на грани голода и зависящих от капризов погоды. Но идеи национализма глубоко укоренились в сознании обоих родителей. Они помнили войну за независимость зимой 1918 и все те казни, которые ей сопутствовали, помнили убивавших друг друга соседей, и ни при каких условиях не собирались допускать, чтобы русские вновь осквернили их родину. Потому что во всем была виновата Россия или, как она тогда называлась, Советский Союз. Так было, так есть и так всегда будет.

Поэтому они предоставляли кров и пищу солдатам, хотя не все в деревне делали это, но границы стирались, а в военное время приходится помогать друг другу, так сердито шипела мать Сири. Самой же Сири война запомнилась тем, что она постоянно страдала от колик в животе. И неудивительно: ржаной хлеб вперемешку с древесной корой и опилками, совсем крошечный, размером с полярную мышь, кусочек масла в каше – совсем не способствовали нормальному росту и пищеварению. Да еще пресный вкус сладкого папоротника, потому что по мере того, как война затягивалась, лес в качестве кладовой становился все более неотъемлемой частью жизни крестьян.

Лучше всего было летом, потому что летом всегда можно найти что-нибудь съедобное, пусть даже не так много, но в речке водилась рыба, в лесах и садах зрели фрукты и ягоды, – в общем, всегда что-то было. А осенью приходилось лихорадочно собирать и запасаться на зиму, сушить, варить, солить и вялить, потому что все знали: когда придет зима, останется лишь надеяться, чтобы она не будет слишком холодной и продолжительной, и что удастся отбить русских. Долгая зима означала, что каждому приходилось напрягать всю свою смекалку и проявлять поистине чудеса сообразительности, чтобы добыть себе еду.

Пентти Тойми не был распределен на проживание к семье Аамувуори, но несколько его товарищей квартировали у них в доме.

Солдаты, они красивые. Вот так все просто.

Но Пентти отличался от остальных. Большинство финских парней в шестнадцатом пехотном полку, расквартированном в Соанлахти (впрочем, в деревушке проживал не целый полк, а только два батальона), что в двадцати километрах от русской границы, походили на статные березки.

Они были высокими, худощавыми, их кожа, казалось, светилась изнутри, в их телах кипел жизненный сок и они сами излучали мужество. Некоторые из них были прыщавыми от недостатка витаминов, но даже эти парни выглядели куда шикарнее, чем, возможно, были на самом деле, благодаря власти и притягательности солдатской формы.

Пентти же был создан совсем по иному образу и подобию. Ростом меньше остальных, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза, – во всяком случае, не для Сири, – но ведь она сама была маленького росточка, может быть, поэтому и не замечала его разницу с остальными. В Пентти не бурлили жизненные соки, испуская пузырьки газа, напротив, во всем его облике ощущался полный покой.

Это было странно, ведь хотя он и правда был довольно мал ростом, у Сири складывалось такое ощущение, что Пентти все равно на голову выше своих товарищей, словно он надзирал за ними или каким-то образом изучал их сверху. Он позволял им подшучивать над ним, разделяя их жизнерадостный настрой и прочее, – пусть это даже никогда по-настоящему не увлекало его и не заводило. И в то время, как остальные солдаты могли вести себя по отношению к Сири довольно дерзко и нагло, сам Пентти всегда держался с ней подчеркнуто уважительно. И даже однажды сделал замечанию одному зарвавшемуся солдатику, когда тот пытался подшутить над Сири и задрать на ней немножко, – только немножко, – подол юбки. В таких случаях Пентти всегда появлялся как ангел-спаситель или кто-то в этом роде.