Нина Вяха - Завещание

Должно быть, он уснул, потому что, когда открыл глаза, было темно, и Хирво сначала не понял, почему все кажется другим. Но потом он почувствовал, как его шею что-то сдавило, не давая ему возможности дышать. Хирво лежал на кухонном диванчике, ноги свесились через край, одна рука касалась пола. На его груди подобравшись, словно кот, сидел Пентти. И как это у него получается – сидеть в столь неудобной позе? – пронеслось в голове у Хирво. Ведь Пентти слишком стар и потрепан жизнью для таких выкрутасов. Исходящий от отца свет пульсировал во тьме, Хирво видел его, несмотря на затопившие кухню сумерки, видел черный неон, который вытекал из Пентти.

Хирво попробовал шевельнуться, но у него ничего не вышло. Сколько времени может протянуть человек без воздуха? Его собственный свет снова стал ярким и сильно пульсировал, он видел его в форме слабого водоворота, который закручиваясь, двигался вниз, и Хирво знал, что когда тот достигнет дна (дна чего?), то уже будет поздно, тут ему и конец.

Когда ему удалось спихнуть Пентти и скатиться на пол, какой-то предмет выпал из его рта и Хирво жадно втянул воздух; ощущение света отошло в сторону, сметенное возможностью дышать. Рядом с ним лежал его камень, который он носил в кармане. Вот что сидело у него в глотке.

Как такое могло произойти?

Хирво услышал на лестнице шаги отца, медленную, тяжелую поступь, как нельзя лучше подходящую тому шестидесятидвухлетнему старику, которым был Пентти. Не то, что перед этим, когда он восседал на груди сына, будто кот на заборе.

Хирво вздрогнул. Он не знал, что именно живет в нем, но верил, что если Бог есть, то он только что спас его, в первый и единственный раз, и теперь пришло время прислушаться и воспринять все случившееся всерьез.

Хирво больше не мог ждать. Он собрал свои вещи и отнес их в лес. Там было так хорошо, почти как летом, и его убежище уже вполне могло служить ему жильем, если одеться потеплее и все время поддерживать огонь. К следующей зиме он обязательно справит себе основательную берлогу.

После чего Хирво пробрался обратно в дом и, отыскав в гараже велосипед, который был на ходу, почти не раздумывая бросил свое неуклюжее тело на изящный коричневый корпус «Кресентена» и покатил по проселочной дороге, пока мир вокруг него спал в нежных объятиях абрикосовой ночи.

* * *

Одиночество хитрая штука. Оно воняет. Вы когда-нибудь задумывались над этим?

И как факт, и как состояние оно выскабливает, выдалбливает душу. Одиночество пахнет смертью – как брошенный всеми, пораженный сыростью и плесенью дом. Дом, в котором давно ничего не двигали, дом, в котором никто за много лет не открывал окон, где краны проржавели изнутри, где кислород давно смешался с третьей составляющей – сыростью, что расползается повсюду, словно рак, словно черные точки, которые ищут друг друга и образуют пятна, острова, и следом наступает тотальный упадок – гниют стены, на которых скручиваются, отклеиваются, отваливаются обои, одиночество приносит с собой мерзость запустения, и то пространство, где оно воцаряется, превращается в мертвое место.

Вот почему люди, которые живут одни, перестают следить за собой и окружающим миром. Иначе говоря, они перестают понимать, где заканчивается их тело и начинается внешний мир. Когда человек живет один, все границы становятся размытыми и постепенно стираются. И тогда может запросто случиться так, что ты начнешь разговаривать сам с собой. Или с домашними животными. Или с кем-то третьим, которого человеческий глаз не способен разглядеть.

Может случиться даже так, что и морально-нравственный компас даст сбой, если рядом не окажется того, кто станет возражать или соглашаться, если человек начнет сам себе придумывать правила и находить образцы для подражания как можно и нужно себя вести или как следует полагать и думать.

И тогда нельзя исключить, что такой человек может навредить кому-нибудь – самому себе, животному или другому человеку, – потому что он дичает и, в сущности, становится антигуманным. Словно всеобщий договор с человечеством, который мы подписываем, когда вступаем в этот мир, оказался расторгнут и больше не действует.

Становится сложнее судить человека – к примеру, такого как Пентти, если принять во внимание, что он с самого начала придерживался странных взглядов на то, что заключается в самом понятии «человек», и что именно входит в этот всеобщий договор. Откуда эти взгляды взялись – это отдельный вопрос, в котором тоже следует разобраться. А если добавить сюда одиночество, эту заразную силу, с которой невозможно не считаться, то легко догадаться: все, что он делает, он делает отнюдь не со зла. Впрочем, зло, пожалуй, тоже может присутствовать в его поступках, но как ему это понять, если человек уже не помнит, где верх, где низ, что хорошо, а что плохо?