Нина Вяха - Завещание

– Я буду выращивать овощи, – сказала она, с наслаждением смакуя пирожное.

Эско кивнул. Он был рад видеть свою маму такой оживленной.

– И цветы. Непременно цветы! Такие, на которые у меня никогда не было времени. И которые терпеть не мог Пентти. Бесполезные. Маки. И васильки.

– Это просто чудесно, мама, – сказал Эско и неловко погладил мать по руке.

– Когда вы переезжаете? – спросила Сири сына.

Дом переходил в ее собственность в конце этого – начале следующего месяца, то есть в течение двух недель после сделки, но переезд наверняка займет еще несколько недель. В любом случае, нужно покончить со всем до конца апреля, не позже.

Взгляд Эско блуждал по помещению кафе.

– Ну, мы посмотрим, что да как. Сейя уже начинает чуять неладное.

– Вот как?

– Да ты сама понимаешь, беременность и все такое. В общем, она не желает жить под одной крышей с таким как… как Пентти. Поэтому, скорее всего, мы останемся жить в старом доме, пока не выстроим новый, и тогда переедем только осенью, да и то если все будет хорошо с постройкой.

Эско пожал плечами и сделал глоток кофе из чашки.

– Такова жизнь.

– Тогда он останется совсем один.

– Я напишу Воитто.

Эско закурил. Сири подумала о Воитто – как он всегда вставал на сторону отца, единственный, кто по-настоящему любил Пентти, преданно и безгранично, не требуя ничего взамен.

– Тогда он, пожалуй, приедет.

– Ты думаешь? У него же служба. Он не может просто так ее оставить, когда ему приспичит.

– Если Воитто узнает, что Пентти остался совсем один, то он обязательно приедет. Я в этом уверена. Этот ребенок любит своего отца. Возможно, единственный из всех вас. Ну, разве что еще Онни, он тоже любит папу Пентти. Но только потому, что еще слишком мал и не понимает всего.

Так они сидели, болтая в кафе, а снаружи светило холодное белое солнце, какое бывает только в конце зимы.

* * *

Но Онни любил Пентти не потому, что был еще слишком мал. Онни был счастливым ребенком. Всегда им был. Он принадлежал к тем детям, которым многого не надо, самый младший среди своих четырнадцати братьев и сестер (или двенадцати, смотря как считать), рядом с ним всегда был кто-то, кто заботился о нем, кто-то, кому он мог задать вопрос или попросить о помощи, но при этом он рос самостоятельным и предпочитал отойти в сторону и идти своей дорогой, ощущая на себе взгляды других. Проще говоря, он любил внимание к своей особе, но прекрасно мог обойтись и без него.

Если бы не Онни, то развод, скорее всего, произошел бы еще раньше. Онни был маленьким кусочком счастья в семье, ведь не зря его имя означает счастье. Но теперь он неожиданно оказался здесь, в тридцати милях от своего прежнего дома или, точнее, от того места, где появился на свет, в первый раз встал на ножки и подрос, но даже это не имело для него ровным счетом никакого значения. Онни легко умел ко всему приспосабливаться. У него это получалось лучше всего. Порой это смущало и сбивало с толку, но ничуть не расстраивало. Ему было немножко жаль, что Пентти не поехал вместе с ними, потому что папа всегда был добр к нему. Хотя, скорее, отец просто никогда не злился на него настолько явно, как на других. Разве что в последнее время, когда он стал чуточку… странным. Онни казалось, что у папы стали другими глаза. Они всегда были темными, словно черные лесные озера, а в последнее время стали выглядеть такими… молочными, что ли. Словно кто-то плеснул отцу прямо в лицо прокисшего молока, а тот не стал его вытирать. Онни знал, что отец никогда не плакал, что он просто не умел плакать и вряд ли уже этому научится, но он спрашивал себя, может, это слезы изменили его глаза и добавили в них серого цвета. Больше, кажется, никто этого не заметил, и, казалось, больше никто не скучал по папе.

По поведению мамы, сестер и братьев, по обрывкам разговоров, которые ему удалось случайно подслушать, Онни понял, что развод – это самое лучшее, что только могло произойти с ними со всеми. Ну, разве что не с Пентти. Но чувства отца, по-видимому, никого не волновали. И тогда Онни тоже перестал о них думать.

Его мама стала теперь куда более счастливой.

Она стала другой.

Более счастливой, но другой.

Более счастливой и другой.

Она чаще плакала, и это его немножко тревожило. Однако, казалось, что она плакала не от горя, а от чего-то другого, чего именно – Онни не знал, и еще она теперь обнимала его куда чаще и крепче. Сири теперь казалась более сосредоточенной, словно постоянно вела внутри себя разговор, услышать который могла только она, рассуждения с самой собой, и от того возникало чувство, что мама рядом, но не совсем, или что у нее теперь были свои тайны и секреты.