Нина Вяха - Завещание

Несмотря на то, что у Сири и Пентти теперь был свой дом, они все равно знали, что зима будет нелегкой. И чем меньше им придется просить помощи у Паппи Тойми, тем лучше.

Сири всегда помнила, как они были счастливы в ту первую зиму, в то первое время. Их дом был маленьким: всего одна комната и кухня, они спали, прижавшись друг к другу на супружеской постели, совершенно измученные тяжелой работой, которая прекращалась только с наступлением ночи. Ни одного дня отдыха.

Они ходили в церковь, но относились к этому, как к обязанности, а бывало, что и отлынивали от нее. В то время делать это было сложнее, потому что отец Пентти все еще жил на финской стороне и ожидал, что его сын с женой будут участвовать во всех собраниях лестадианцев. Сири и Пентти это было неинтересно, но им некуда было деваться, потому что если они не появлялись, то время проповеди откладывалось, при этом проповедь зачастую длилась дольше, чем сам визит в церковь.

Пентти занимался с ней любовью, но нечасто, и порой проходило довольно много времени между их близостью. Первый раз это случилось летом в коровнике, в их единственном доме на ту пору. В тот вечер братья Пентти не остались с ними, должно быть, дело было в июле, и они отправились домой помогать на сенокосе, и Сири с Пентти в первый раз оказались совершенно одни.

Вокруг ни души, только коровы с их тяжелыми надежными телами в противоположном конце постройки. Было бы неверным сказать, что Сири испытывала возбуждение, нет, скорее покой и безопасность. В первый раз все было мягко и неспешно, он уложил ее на соломенный тюфяк, а сам лег сверху и обхватил ее голову своими руками. Его темный взгляд, казалось, поедал, выпивал ее, но тогда он не пугал ее, еще нет. Сири помнила, как Пентти крепко держал ее за голову, обхватив ладонями щеки. Его рваное быстрое дыхание. Он проник в нее, после чего замер, они оба лежали совершенно неподвижно, не шевелясь. Начав двигаться, он успел сделать всего пару толчков, как все сразу закончилось, но он еще долго лежал на ней, их взгляды были прикованы друг к другу.

После этого они оба испытали душевный подъем, может быть даже счастье оттого, что они окончательно скрепили свой союз, и Сири поверила, что стала свободной. Свободной от своего прошлого, словно ее лодка отныне больше не была привязана к чьему-либо берегу, и она могла плыть в ней туда, куда она сама захочет. Потом это ощущение свободы пропало, истаяло со временем, и от него совсем ничего не осталось. Но в тот первый раз, пусть он был не таким прекрасным, как мог бы быть, но все же он наполнил ее радостью жизни. Чувством, что ей дана жизнь, которая принадлежит только ей и больше никому другому.

Вначале они немного стеснялись друг друга. Ведь они по-прежнему ничего друг к другу не испытывали. Сири и молодой солдат, они были зародышем семьи, эскизом, наброском будущего дома, жизни, реальности. Стыдливость способствует вежливости, и в первые годы брака они относились друг к другу очень уважительно. Кошмары Пентти со временем прекратились, он уже не просыпался так часто по ночам и больше не будил свою жену, беспокойно ворочаясь в постели. Иногда он притягивал ее к себе, когда она проходила мимо, и пусть даже брал ее не каждую ночь, но она явственно ощущала его возбуждение. Но его похоть не пугала Сири, а скорее трогала. Она чувствовала себя ужасно счастливой оттого, что с ней так бережно обращаются, а о своих желаниях она тогда не задумывалась.

Время так странно течет через нас, людей. Оно совершенно прозрачное и легкое, как журчащий ручеек, бежит себе неспешно и приветливо, и мы обманываемся, думая, что время это только то, что сейчас. Ведь время – неподвижное и невесомое, как перышко. Но время – это не только ручеек. Оно повсюду, во всех местах, в любом возрасте и там, где нас нет, время сурово и беспощадно. Оно никогда не пойдет на компромисс, оно всегда бежит вперед в неумолимом темпе и, если тебе удастся ненадолго притормозить и посмотреть на все со стороны, ты обнаружишь, что все взаимозаменяемо, и ты увидишь, как твою собственную жизнь быстро сменяет другая, даже раньше, чем ты успеешь отойти в мир иной, превратиться в землю, в нечто, что со временем окончательно сотрется и уже никто никогда не вспомнит о тебе.

Сири переписывалась со своими братьями. Она писала о том, как продвигается постройка дома, а те в ответ рассказывали ей о деревне, в которой их поселили, об усадьбе, которую им выделили в краю, где большая часть жителей говорила на шведском и совсем не желала уступать место карельским финнам, которым то одно надо, то другое.