Дмитрий Быков - Палоло, или Как я путешествовал

Быть мужчинским мужчиной здесь решительно негде: любой храбрый поступок расценивается как нарушение общественного порядка, а вести хемингуэевский диалог в России попросту невозможно – приходится попутно обговаривать тьму бытовых мелочей, совершенно затемняющих содержание. Молчаливый супермен пасует здесь перед начальником, контролёром и водопроводчиком. Половой гигант, на шею которому вешаются восторженные подруги, в позе униженного просителя застывает перед другом-художником, который со снисходительным видом вручает ему на час ключи от мастерской. Любые попытки советского человека быть свободным разбиваются о его социальную и бытовую несвободу, перерождаясь в скучную и обременительную обязанность быть свободным – повинность, хуже которой ничего быть не может. Любая отечественная потуга на крутизну есть прежде всего потуга – поскольку местные жители с тоской примеривают на себя тот стиль жизни, который им страшно широк в поясе и парадоксально жмёт в подмышках.

Увы, это касается и делового стиля, который в отечественном варианте выродился в то же унылое копирование западных идей. Поразительно, с какой неумолимостью в России искони приживается худшее из того, что вполне может быть терпимо на Западе: сорняки цветут здесь, что твои одуванчики, тогда как ростки смысла вянут и пропадают под солнцем бессмертным совка. Россия – страна издержек всего, чего можно.

Офисно-деловой стиль реализуется тут в уныло-монотонном просиживании брюк. Западные «яппи» мелькнули и у нас, прижилось было и словечко на страницах молодёжной прессы, – но сколь ни малоприятны отутюженные мальчики, сошедшие со страниц налоговой декларации, их отечественный эквивалент не в пример отвратительнее. Наши яппи, заправляющие ныне арендой, куплей-продажей и юридическими консультациями, переняли стиль комсомольских вожаков с их полным равнодушием к клиенту, но научились при этом фальшиво улыбаться и заученно повторять дежурные приветствия.

Деловой стиль жизни в сочетании со стилем рюсс являет собой путающий гибрид: перед нами юный хищник в галстуке максимально нелепой расцветки; в его улыбке обнажаются железные зубы; его единственная задача – состричь с паршивой овцы максимум шерсти и выдать это за деловую хватку, блистательно исчезающую, как только перед нашим молодцом оказывается овца позубастее. У делового мальчика нет времени ни на что, кроме стрижки – шерсть он стрижёт или купоны; он смотрит сквозь вас с тем непрошибаемым превосходством, с каким прежде спрашивали: «Что, шляпу надел?»

Деловая жизнь России замечательна именно полным отсутствием жизни – об отсутствии дел говорить не приходится; стандартизация оборачивается тотальным обезличиванием, а здоровая тяга к хорошей жизни – маниакальным стремлением отравить существование окружающим и за счёт ухудшения фона выглядеть на нём более-менее пристойно. Больше двух минут с «новым русским» разговаривать сложно. Его постоянная спешка и беспрерывное ёрзанье, долженствующие обозначать деловитость, вызывают мысль о том, что он страшно торопится в некий тихий уголок, куда даже Боровой ходит пешком.

Подобная компрометация самых светлых начинаний – будь то обуржуазивание или разбуржуазивание, бунт или порядок, лаконизм или любвеобильность – наводит на страшную мысль о том, что для немца решительно всё здорово, а для русского решительно всё смерть. Это не совсем так, хотя русское копирование западных стилей жизни не удаётся именно из-за глубинной несвободы выбора. Стиль переносится на местную почву не просто механически, но рабски, однако это само по себе не может скомпрометировать никакую жизнеспособную идею. Проблема в том, что стиль жизни возможен там, где его есть на что поменять и уж тем более есть из чего выбрать. В России последние пятьдесят, а то и более лет мы имеем дело не столько с жизнью, сколько с выживанием. А попытка обставить выживание внешними приметами жизни только ускоряет и без того тяжкий процесс. Экзистенциальные проблемы, которые, собственно, и диктовали Западу смену жизненных установок, в России обнажились лишь в последнее время – по крайней мере у большинства; все предыдущие годы они заслонялись то социальными, то попросту бытовыми. Какой, помилуйте, стиль жизни, когда жизни нет, а есть перманентное выяснение отношений с ЖЭКом, начальством и любовницей, вымотанной сумками и плитой? Какой стиль жизни может быть у молодого хищника, которому вместо костюма с иголочки по жанру положена тигровая шкура? Какое офисное оборудование создаст деловой стиль там, где есть мучительная борьба за глоток воздуха на завтрашний день? Вся эта ситуация напоминает диалог из бунинской «Руси»: «Этот сарафан был в стиле рюсс?» – «Нет, скорее всего, в стиле бедности».