Клара Фехер - Желтая лихорадка

А научился ли я понимать самого себя? У меня еще не было времени понять самого себя.

Лет восемь назад впервые приснился мне этот странный сон — урчащий автобус и чей-то предостерегающий голос: заман, заман! Вдруг толчок в плечо — я проснулся и схватился за пульс. Сто двадцать, сто сорок ударов, а потом не сосчитать.

— Только Илонке не проговорись! — предупреждал я Пали Радаи, прибежав к нему на другой день. Пали был моим одноклассником.

— Пароксизмальная тахикардия налицо, — усмехнувшись, констатировал он. — Ну и небольшая стенокардийка. У меня самого все это уже было. Конечно, будь осторожен, во время аритмии прими таблетку тразикора или вискена. Если почувствуешь удушье — диафиллин. И регулярно — нитропентон. А время от времени являйся к врачу — провериться.

Ну конечно, кто ходит к врачу просто провериться! Пали прописал мне нитропентон и вискен. Еще пару коробочек прописал участковый врач. Третье лекарство дал мне шурин. Иногда я принимал его, когда чувствовал боли в сердце… Где-нибудь на заседании или в автобусе. Порой ночью, потихоньку, чтобы Илонка не заметила, просто проглочу таблетку, не запивая. А перед осмотром у терапевта напринимался сразу всего, утром даже от кофе отказался. «Будь спокойненьким, умненьким!» — шепнул я своему сердечку.

Докторша долго слушала его. Седенькая такая, худенькая. В летах уже, не намного моложе меня.

— Вот здесь, за грудиной, не побаливает иногда?

— Нет.

— А когда поднимаетесь по лестнице, одышка бывает?

— Нет.

— Но что же у вас такое случилось?

— Ничего, — быстро ответил я. — Даже насморка никогда не бывает. И у жены моей… Она завтра к вам придет.

— Да нет, я не о том, — как-то странно, кисловато улыбнулась доктор. — Я хотела спросить, зачем вам все это нужно?

— Важное задание. Нужно для фирмы.

— Да-да. Но вы понимаете: климат-то! И опять же риск, связанный с большим количеством прививок. Оспу можно было бы и не прививать, но едущим в этот регион я и ее советовала бы повторить. Противотифозную, от холеры. И от желтой лихорадки. Вы представляете себе, что это за прививка?

— У меня три дочери.

— Да, понимаю. Ну тогда удачи вам. С этой бумагой пойдете на прививки.

Спускаясь вниз по лестнице, я снова принял нитроглицерин. Ладно. Это мои два последних пенгё. Попробую и я сыграть.

А свадьба — вот был цирк-то!

«Ты же сам хотел», — читал я в упрямых взглядах дочерей. Даже как зовут женихов, я толком не запомнил, не говоря уж о том, кто из них чем занимается. Глядя на стоявших вокруг, я тоже мог только гадать, кто из них сваты, кто шурины, сватьи и отныне — мои племянники. Илонка была бледна как смерть и молчалива. Нет, я и теперь не понимаю, как это все получилось. У Юдитки под глазами черные круги. Только однажды она смотрела так на меня: когда я в первый раз вел ее в детский сад. «Не оставляй меня тут! — рыдала она. — Мне здесь плохо, не оставляй меня». Она уткнулась заплаканной мордашкой в мое пальто, цепляясь дрожащими ручонками за рукав, я с трудом оторвал от себя ее маленькие цепкие пальчики. И потом каждое утро поднимал ее в пять, в половине шестого тащил в садик, а она и во сне вскрикивала. По вечерам мы ворчали на них, потому что они долго не могли угомониться, мешали нам смотреть телевизор. Мы считали, что они получают от нас все, что нужно: обувь, учебники, мороженое, магнитофон… А теперь вот стоят они, три мои дочери. Что же я творю или я совсем с ума спятил? Несколько недель ушло на беготню: делал прививки, меня трясла лихорадка, на коже вздувались волдыри, а я как дурак все ждал, не спросит ли хоть одна из моих девочек: папа, тебе очень больно? Или сядет рядом и попросит: папа, покажи на карте, куда вы поедете? Но они будто ошалели от счастья и думали только об одном — трехкомнатная квартира в центре будет свободна, и у каждой из них будет наконец отдельная комната, где они смогут делать все, что им вздумается… И тогда я сорвался, я завопил, словно сумасшедший:

— Так не может продолжаться, я хочу поговорить с вами, и поговорить серьезно, а не так, когда вы стоите в плащах, подперев плечом притолоку, спешите, поглядываете на часы, лишь бы поскорее сорваться с места… Если с вами говорят, то извольте… И ты, Илонка, тоже перестань отмалчиваться, мне не святая мученица нужна, а верная жена, понимающая, что нам надо вместе привести в порядок дела и… Отцы и дети никогда не понимали друг друга. Разве смогу я объяснить вам, что такое голодать, мечтать о куске хлеба или тарелке супа? Вы просто не поймете меня. Как я не понимал своего отца. Помню, отцу было еще только пятьдесят, но он уже крошил себе хлеб в суп: у него повыпадали зубы и не было денег на зубного врача. Я даже не понимал, как еще молод мой отец и что он тоже мог бы с хрустом откусывать жесткое яблоко и жевать мясо, а он довольствуется кашей и размоченным в супе кусочком хлеба… Ладно, я не к тому… Мы с мамой уезжаем сейчас на целых четыре года. Оставляем вам эту трехкомнатную квартиру. Можете делать здесь что угодно, но только не превращайте ее в притон. Может, потому, что мне уже сто тысяч лет, я не люблю этих завываний бит-музыки, и я не хочу, чтобы здесь, в моем доме, поселился длинноволосый павиан и, столкнувшись со мной в дверях, даже не поздоровался. Юдит, тебе скоро двадцать пять, Аги и Кати, вам уже тоже за двадцать, это правда — отдельных квартир мы для вас не сумели построить, наверное, поэтому вы и не можете выйти замуж. Хотя, конечно, когда мы с вашей матерью… у нас не то что квартиры, угла своего в чужой квартире не было. Теперь на четыре года квартира ваша, а мы в конце лета уедем. Четыре года вы можете жить здесь — квартира уже оплачена — и копить деньги. Работайте, экономьте, копите. Мы с мамой тоже будем копить. Приедем — привезем доллары или золото и бриллианты магараджи. Купим общими силами дом, попробуем к нему что-то пристроить, посмотрим, какую мебель добавить… Я же не спрашиваю вас, ей-богу…