Валерий Гужва - Призрак Шекспира

— А ты не бредил им в свое время? Теперь имеешь, разве нет? И не хочешь портить себе репутацию работой в каком-то театрике на окраине цивилизации, который пытается выпячивать слабую художественную грудь. И еще, Стас, хоть так насолишь сволочам, из-за которых вынужден был искать счастья за хутором Михайловским.

— Да плевать я на них хотел и тогда, и теперь. Много чести. Придумал такое…

Петровский, казалось, нисколько не охмелел.

— Ты чего не ешь? Московскими харчами гнушаешься? Они шовинизмом не обработаны.

Александр Иванович вдруг подскочил на стуле, тотчас встал и пошел в прихожую, где поставил сумку. Оттуда он вернулся с фирменной водкой на рябине — пять бутылок в пакете с гербом города, а во втором — кольца базарной домашней колбасы, сало и до сих пор свежий хлеб местной выпечки.

— С националистическим приветом, — сказал он. — Чуть не забыл. Со склерозом интереснее жить. Это тебе от провинции.

Стас поморщился.

— Зачем ты? Не повреди ситуации.

— Не могу в гости с пустыми руками. Давай домашнюю разогреем.

— Последний довод королей? Мне станет неудобно, я растаю и соглашусь. А фигушки! Однако… Я тут с тобой соревновался в риторике, а сам думал, что и как. Ты, может, и параметры сцены привез?

Петриченко-Черный не поверил услышанному.

— Стас, неужели?

— Уже, уже. Я подумаю. Завтра пойдем в мастерскую, там у меня всякая хренотень. Может, тебе понравится. А если нет — Чапай думать будет.

Александр не удержался и обнял Стаса.

— Да брось эти нежности. Все-таки провинция на тебя пагубно действует. Король Лир, подтекст, маршальский жезл… Сразу бы выставил взятки — и аминь этому делу!

Прогон начался, как показалось Александру Ивановичу, вполсилы, и он остановил его, чуть ли не сорвавшись на крик. Овладел собой, попросил прощения у актеров, в том числе у Салунского, но своего недовольства не скрывал.

— Если вы думаете, что вечером на вас сойдет святое вдохновение и вода превратится в вино, то ошибаетесь. Соберитесь, мы же все делали на совесть. Свободное дыхание и свободное движение. Все.

Петриченко присматривался, словно впервые, к актерам, прислушивался к репликам, а затем, внезапно, будто выключил слух, подумал: все, ничего уже не изменить, не подправить. Он впитывал взглядом всю сцену, пытался поставить себя на место зрителя, перед которым откроется необычная декорация, играя придуманная Петровским на следующий день после их попойки в Москве.

Стас показал Александру Ивановичу в мастерской, куда добиралось такси, десятки макетов, реализованных и оставленных вне реальной сцены, их можно было бы так или иначе пристроить к «Королю Лиру», эскизы-фантазии и эскизы-импровизации — они могли служить фоном и для пьесы семнадцатого века, безразлично, английской или испанской, и для какой-то философской фантасмагории, и для авангардной пьесы-эксперимента.

— Ты мог бы мне сказать, чего сам хочешь? Будет костюмно-нафталинное средневековье с замками, алебардами, копьями и мечами или что-то другое? Современнее, черт бы ее побрал, эту современность, этот долбаный авангард из трех пальцев… Я как будто хорошо знаю историю театра — а вот жизнь пьес, таких, как эта твоя — не очень. Помню только, что и Шекспира ставили и играли в платьях, без декораций…

— Алек Гиннесс — был такой гениальный англичанин — в театре «Олд Вик» вообще играл Гамлета «ан фрак». В обычной светской тройке, темном костюме, в рубашке с галстуком. Я хотел так ставить «Лира», но никто бы не понял. Гамлет — это другое…

Долго они тогда перебирали варианты — вплоть до классических декораций. Это не вызвало энтузиазма ни у Петриченко, ни у Стаса. На каком-то витке их переговоров даже возник вариант, сначала показавшийся перспективным: неизменный задник сцены должен был представлять собой стилизованные, но узнаваемые фрагменты домов, где размещались основные государственные институты Украины, а перед ним одним светом вырванные из полумрака группы актеров должны были разыгрывать эпизоды. Сначала эта идея вызвала интерес в не до конца после вчерашнего свежих головах Стаса и Александра, но потом и тот, и другой отказались от этого прямолинейного хода: слишком уж запахло студенческим капустником или чем-то другим с той же стилистикой.

Наконец Стас спросил:

— Ты же знаешь, как ставились пьесы до Шекспира? Что там было и как?

— А зачем тебе?

— В «Глобусе»? Там ставили «Лира»?

— Да. Удивляешь меня эрудицией, честное слово. Собственно, впервые ставили не в театре, а перед королем в Уайтхолле. Не думаю, что там были какие-то декорации, в резиденции короля. И в «Глобусе» — вряд ли.