Валерий Гужва - Призрак Шекспира

— Стоп, стоп, остынь, Стас! Мне кажется, ты вполне созрел, чтобы попробовать «Короля Лира». Ты говоришь, как шекспировский шут — самый умный персонаж в любой из его пьес.

— Брось, дружище, сомнительную лесть. Все мы шуты на этом свете.

— О, ты уже выходишь на уровень мировых мыслителей. Я серьезно, очень серьезно, поверь, Стас. Как дурак со ступой, уже столько лет ношусь с этим, и все никак не мог. Теперь могу. Помоги.

Стас оставил в покое морошку и смотрел на сыр, подцепленный вилкой, затем снял его с зубцов и посмотрел в окно через дыру в тонком куске.

«Лишь бы не напился до чертиков» — подумал Александр.

Стас, вполне довольный своей непонятной выходкой, сказал:

— Мир значительно лучше, когда смотришь на него прищуренным глазом.

— Разве?

— Безусловно.

Хозяин деловито съел сыр и потянулся за бутылкой.

— Может, отдохнем немного?

— А мы что делаем, друг? От-ды-ха-ем.

— Тебе легче — ты дома. А мне еще в гостиницу.

— Какая к черту гостиница? У тебя же квартира в Москве!

— Сдаю я дядину квартиру, уже не знаю сколько. Наверное, продать надо, неприятность за неприятностью от ваших муниципальщиков.

— Выходит, ты до сих пор москвич? Так бросай свою провинцию и возвращайся. Давай с тобой новый театр замутим! Тебя не совсем здесь забыли. Как-то был у нас вечер воспоминаний, припоминали многих. И актеров, бежавших из Киева к нам и в Питер — царство им небесное. А ты еще живой и сильный, да и я ничего себе, кое-что еще могу!

— Э-э, Стас, это уже бакинский напиток голос подает… Я, понимаешь, уже прирос к своему настоящему гнезду настолько, что не брошу. И потом не забыл, какое время на наших часах? Если в молодости не прижился, то сейчас курам на смех. Ты лучше подумай над Лиром.

— Дался тебе этот Шекспир!

— Послушай, я не просто так. Мне кажется — да что там, не кажется, я уверен, — спектакль будет взрывной. Полная аллюзия на то, что происходит в стране. Раньше у меня было предчувствие, а теперь — убеждение.

— Ты о чем? Какая аллюзия? Какая страна?

— Моя. Бывшая твоя. Годами длится трагедия борьбы за власть, конца края ей нет. Историю Украины когда-то учил? Сейчас — повторение прежней Руины. Президенты, партийные гетьманчуки, политические убийства, списанные на трагические случайности, жажда власти — Шекспир чистой воды. Я так хочу поставить «Короля Лира», чтобы со сцены кричало это безумие, время от времени накатывающееся на украинское королевство и на его власть имущих — не наследственных, а избранных, и каждый раз неудачно.

Стас смотрел на Александра с сочувствием.

— Хочешь сделать из Шекспира Шатрова? Все же английский королевский драматург был расчетливее и умнее: рассказывал о событиях далекого прошлого, разыгрывал легенды, не лез в горячую политику; не угождал временным кумирам и их по большей части шкурным интересам.

— Ты не так понял. Я хочу, чтобы трагедия Лира прозвучала как предупреждение: не делите страну, не слушайте льстецов, не зовите варягов.

Александр Иванович замолчал. Ему стало неудобно от неожиданной вспышки откровенности: какое дело успешному московскому художнику, хотя и земляку, до сокровенных замыслов провинциального режиссера — пусть и приятеля в достаточно уже далеких молодецких временах.

Стас тоже молчал, и пауза показалась Петриченко вступлением к реквиему по его идее.

— Сколько тебе лет, Александр Иванович? — спросил наконец Стас, и Петриченко подумал, что реквием начался.

— Чуть больше, чем тебе. Не намного.

— И ты думаешь, что спектакль в провинциальном театре, пусть, я верю, приличном, может повлиять на то, что происходит там, у вас, на тронном уровне? Что тебя услышат и истолкуют спектакль как предупреждение или пророчество? Откуда эта молодежная пассионарность? Кто его увидит, твоего Лира? Местная интеллигенция, винегрет из пламенных патриотов и тайных воздыхателей по прежним порядкам?

— Ну, наконец-то ты заговорил всерьез. Я думал об этом — услышат или нет, поймут или покрутят пальцем у виска. Так вот, Стас, что я скажу. На премьеру позову столичную критику — и киевскую, и московскую. Московскую в том случае, если ты согласишься работать. Раскочегарю прессу. Повезу спектакль в Киев, а повезет — так и за рубеж.

Стас загадочно улыбался. Именно загадочно, а не сардонически.

— Ты как Наполеон пред Аустерлицем.

— Не смейся. Я предчувствую успех, верю в него. Поверь и ты. В конце концов, помоги. Одно твое имя…

— Словом, Саша, захотелось тебе жезл в театральной армии. Да нет, маршальский жезл.