Валерий Гужва - Призрак Шекспира

— Добрый, добрый… Вы меня знаете? Кто вы?

— Вы, наверное, забыли, кто я и что я, но, может, помните стадионы в Нижнем Новгороде, Саратове, Свердловске? Я там крутился, представлял из себя режиссера тех сборищ. Петриченко-Черный, тогда Александр, ныне — Иванович.

— Да, да… Помню, как же…

Было совершенно очевидно — это ложь во спасение, но Александр Иванович сделал вид, что принимает ее слова за чистую монету.

Полина Максимовна пошевелила губами вслед сказанным словам, а потом горько так сказала:

— С памятью у меня проблемы. Скоро не буду помнить, как меня саму зовут. Склероз, голубчик, болезнь счастливых идиотов.

— Скажете такое! Какой там склероз, до него дожить надо — лет до девяноста-ста.

— Это как же мне воспринимать — как пожелание долгих лет и маразма в финале?

— Теперь узнаю Полину Максимовну! Вы своим острым язычком всегда всех поклонников да ухажеров разгоняли.

— Теперь бы уж этого не делала, только где эти поклонники? Меня старые деды, и те в свой клуб не примут.

Поодаль, в тени молодых кленов, щелкали пластмассовыми игрушками мужички.

— Народные доминошники, списанный на берег экипаж. Судьба наша актерская неисповедимая… — Полина Максимовна вздохнула. — Вы к кому-то из наших? Кино снимаете?

— Нет, я в театре кручусь. Иду к Стасу Петровскому.

— А-а, к Стасу… Дай Бог, чтобы при здоровье был. Ну, прощайте.

Александр Иванович хотел спросить, что означают слова о здоровье Стаса, но актриса продолжила свой променад, легонько постукивая палкой со свежими наклейками.

Почему Полина Максимовна вспомнила о здоровье соседа по дому, Александру Ивановичу стало ясно, как только в прямоугольнике дверей появилась полная фигура Петровского. Стас был навеселе, но гостя узнал. «Может, потому и узнал, что выпил, — подумалось Александру. — Это столько же мы не виделись!»

— Заходи, заходи, ко мне не присматривайся! Каким это ветром тебя занесло в центр православия и черносотенства?

— По твою душу прибыл.

— Ты что, архангел? Рано мне на небеса. Еще не весь коньяк выпил, не всех женщин приласкал. Садись к столу, выпей со мной, не люблю я в одиночестве бражничать. Не потому что грустно одному, мне с собой не скучно, а по причине невозможности послать кого-то за горючим, когда оно кончается. Не самому же идти, репутацию вконец портить.

Произнеся эту незамысловатую сентенцию, Стас вполне серьезно добавил:

— Не переживай, в магазин не пошлю, у меня запас.

Стол у Стаса — на удивление — был аккуратно застелен бледно-зеленым бархатом (кажется, куском списанной парадной кулисы), на нем лежали белые салфетки, а уже на них стояли тарелки с сыром, ветчиной, красной рыбой, малосольными огурчиками, маленьким бочонком с темно-красной ягодой, посыпанной сахаром, в большой салатнице хрустального стекла горой была насыпана вишня или черешен с длинными хвостиками-плодоножками. Посреди стола стояла бутылка азербайджанского коньяка, наполовину полная или пустая, в зависимости от того, кто смотрел на нее, оптимист или пессимист.

Стас усадил гостя, налил штрафную, как тот ни отпирался — с него обычной хватит для начала. Он бы и вообще не пил среди бела дня, но хорошо знал Стаса. Начал бы играть в поборника здорового образа жизни или абстинентного на больничном поводке — послал бы его давний товарищ куда подальше, и можно было бы забыть о том, ради чего он пришел.

— Где твоя половина? — спросил Александр. — Где сын? Почему холостякуешь?

— Половина купается в Эгейском море. Афродита Киприда, твою дивизию, съемки там идиотские какого-то идиотского сериала, где благоверная играет матрону из криминального мира. А сынок, голуб Александр Батькович, отделился от старых пердунов, женился и живет теперь отдельно около самого Останкино. А ты откуда это рухнул на площади и церкви московитские? Вот как покинул престольную, так и не возвращался, да? А квартира дяди как, помнишь, мы там когда-то хорошо гуляли? Ты, кажется, в Харькове причалил? У нас сейчас информация о матке Украине куцая, но театральный мир тесен, кое-что доходило. Это сейчас — глухой железный культурный занавес. Российские долболобы-политики шипят, как змеи, и наши земляки иногда перебарщивают. Так где ты сейчас? В Харькове? В Киеве?

— Если бы в Киеве, так встретились бы непременно, там как ни «Современник», так «Таганка», как не Табаков, так Гафт, антрепризы полно. Ты до сих пор при «Современнике»?

— За ним числюсь, а работаю, считай, со всеми. Мода на меня. Не так, правда, как раньше, но все же не забывают. Но ты не сказал… Где расположился?