Генри Крейн - Санта–Барбара III. Книга 1

— Мы больше не могли оставаться вместе, потому что я застала его в постели.

Она низко опустила голову и умолкла, едва слышно всхлипывая.

Обвинитель даже позволил себе покуражиться.

— Ну конечно, для такой сексуально раскрепощенной женщины как вы, это весьма уважительная причина. Извините, мисс Кристенсен, но при всем желании я бы не мог вам поверить.

Вирджиния торопливо достала из сумочки носовой платок и вытерла промокшие глаза.

— Это правда, — всхлипывая, ответила она. — Я не могла конкурировать…

Кривляясь, помощник окружного прокурора подошел к тяжелому дубовому ограждению, за которым сидела свидетельница.

— Это звучит очень интригующе, мисс Кристенсен. Интересно, что же такого делала с Джозефом Макинтайром в постели та, другая, из‑за чего вы не могли с ней конкурировать? Она что, полосовала его бритвой?

Мейсон весь съежился, ожидая, что спустя несколько мгновений его подзащитная потеряет самообладание, и обвинитель совершенно справедливо сможет сделать вывод о ее виновности.

Однако случилось совсем наоборот.

— Я застала его в постели с мужчиной… — едва слышно ответила Вирджиния.

Это сообщение было настолько ошеломляющим, что в зале воцарилась полная тишина. Никто не мог предположить такого неожиданного поворота.

Не ожидал этого и помощник окружного прокурора. Он растерянно хлопал глазами, руки его бессильно опустились, на лице было написано глубокое разочарование.

Однако он попытался опровергнуть слова обвиняемой.

— Это звучит не слишком убедительно…

Не слишком убедительными звучали слова самого Мессины. Но сейчас ему нужна была пауза для того, чтобы собраться с мыслями и продумать план дальнейших действий.

Обреченно покачав головой, Вирджиния ответила:

— Я и сама бы этому не поверила. Мне казалось, что он совсем не такой. Я ничего не знала об этой стороне его натуры. После того, как это случилось, я почувствовала себя преданной, мне нечего было ему сказать, нечего предложить. И поэтому я ушла. Я не стала ничего объяснять, потому что была не в силах сделать это. Ему было легче думать, что я ушла из‑за денег. На самом деле я бросила его по другой причине. Теперь вы знаете из‑за чего.

Обвинитель вновь попытался поставить под сомнение ее слова.

— Мистера Макинтайра здесь нет, — тяжело вздохнув, сказал он и развел руками, — поэтому вы взяли на себя смелость говорить о нем все, что угодно. Ну, разумеется, ведь он же не может защитить себя.

Вирджиния смело вскинула голову.

— Джозеф здесь. Спросите у него об этом сами.

Взволнованный гул пронесся по залу, и все посмотрели в дальний угол, где у самого окна, прикрыв лицо рукой, сидел Джозеф Макинтайр.

Самым последним повернулся помощник окружного прокурора. Он все еще надеялся на то, что Джозеф Макинтайр опровергнет слова Вирджинии Кристенсен. В этом был его последний шанс.

Но надежде Терренса Мессины не суждено было сбыться. Под взглядами десятков обращенных на него любопытных глаз Джозеф Макинтайр медленно поднялся со своего места и, не в силах вымолвить ни слова, лишь кивнул пристально смотревшему на него Терренсу Мессине.

— Вирджиния сказала правду…

Еще раз растерянно кивнув, Макинтайр, едва переставляя ноги, направился к выходу. Он выглядел таким подавленным и уничтоженным, что Мейсону сразу стало жалко этого сгорбленного, мгновенно пестревшего как будто еще на десять лет, человека. Щеки Джозефа Макинтайра подергивались, руки дрожали. У него был такой вид, как будто вживленный ему сердечный клапан мгновенно отказал. Втянув голову в плечи и держась рукой за стену, Джозеф Макинтайр прошел к двери и еще раз оглянулся.

Чтобы не встречаться с ним взглядом, Вирджиния тут же опустила голову.

Стоявший у выхода полисмен услужливо распахнул двери, и Макинтайр покинул зал судебного заседания. Все это происходило в такой мрачной скованной тишине, что даже Мейсону был слышен каждый шаркающий шаг Макинтайра.

Когда двери за ним с громким скрипом захлопнулись, собравшаяся публика и журналисты мгновенно обратились на обвиняемую.

Это исчезновение Джозефа Макинтайра было более красноречивым, чем любой возможный ответ, который он мог бы дать на слова Вирджинии Кристенсен. Но теперь и публика, и присяжные заседатели смотрели на обвиняемую совершенно другими глазами. Она вновь стала, по их представлениям, мученицей, жертвой, а это не могло не сыграть в ее пользу.

Даже некоторые присяжные заседатели стали ободряюще кивать ей головами, демонстрируя свое сочувствие и понимание.