Вигдис Йорт - Наследство [litres]

Мать: Неужто это возможно? К нам постоянно приходили гости, и никто ни разу слова мне не сказал.

Оса: Когда она об этом рассказала, у нее уже было трое детей. Вряд ли у нее остались какие-то увечья, иначе врачи обратили бы внимание.

Астрид: Не припомню, чтобы она об этом упоминала. И о том, что ей было больно. Об этом никто ничего не говорил.

Мать: Я в это не верю. Отец был не способен сотворить такое.

Оса: Согласна. Я тоже не верю.

Астрид: Да, звучит все это как-то неправдоподобно.

Как она вобще смеет утверждать, что они серьезно – она же так любит это словечко – обсуждали мою историю? Будь это правдой, на встрече у аудитора мать повела бы себя иначе. «Это для того, чтобы привлечь к себе внимание!» Астрид утверждала, будто они много говорили и размышляли – всерьез , – но если это правда, то четвертого января они не отнеслись бы к моим словам с такой резкостью. Она, как она сама говорила, находилась между молотом и наковальней, но пыталась ли она давить на мать и Осу так, как давила на меня? Задавала ли она родителям каверзные и неприятные вопросы? «Почему ты так боялась за Бергльот? Почему на балет и уроки игры на фортепиано ты отправила Бергльот, а не нас?» Нет, об этом она не спрашивала, иначе гармония между ними была бы нарушена, та самая, о которой говорили мои дети, попадая на Бротевейен, та, свидетелями которой мы с Сёреном стали в кафе перед похоронами, то единство, с каким они действовали у аудитора. Тут мне и доказательств никаких не требуется.

Астрид обладала особой силой воздействия на отца и мать – отваживалась ли она поговорить с ними о самой сути конфликта? Нет. Вместо этого она пригласила меня на свое пятидесятилетие, требуя тем самым, чтобы я строила хорошую мину при плохой игре.

Она могла повлиять на мать и отца. Но не сделала этого.

И у аудитора, и в других ситуациях Астрид готова была продемонстрировать, как больно ей оттого, что она оказалась между молотом и наковальней. И как тяжела для нее сложившаяся ситуация. В то же время она подтверждала, что отец с матерью принимают ее точку зрения, мирятся с ее позицией посредника и рады, что мы с ней общаемся. Да и почему бы им не радоваться? Они же не сомневались в ее верности, хотя как-то давно, сто лет назад, она, по ее собственным словам, на заданный отцом ей прямо в лоб вопрос ответила: «Папа, я не знаю, что тогда произошло». Поэтому когда первые тревоги улеглись, родители перестали сомневаться в Астрид, в дочери, которая обнимала их, утешала, проявляла всяческую заботу и, разумеется, не отказывалась от подарков.

Так отчего же ей было больно?

Оттого, что она была уверена в моей правоте?

В фильме «Торжество. Догма № 1» есть ошибка: для героя, бросающего вызов своему отцу и другим родственникам, все заканчивается хорошо. В действительности же, если ты идешь против отца и семьи, ничего хорошего ждать не приходится. Герой «Торжества» предъявляет своим родным доказательства. На самом деле доказательств не существует. На самом деле у того, кто бросает обвинения собственной семье, нет сестры-близнеца, наложившей на себя руки и оставившей предсмертную записку, где доказывается вина отца. Хотелось бы мне, чтобы и у меня была сестра-близнец, покончившая самоубийством и оставившая такое письмо! «Торжество» – отличный фильм, но в нем есть ошибка.

Мы с Бу пошли в кафе обсудить его написанные в Ирландии стихи. Я читала его стихи об Ирландии, а он – письмо от Астрид. Время от времени я поглядывала на него. Дойдя до фраз о необходимости лично встречаться, Бу сказал: «Это не так. Чтобы сохранить хорошие отношения, не обязательно видеться. И кого будут видеть в худшем свете? Ее саму? Она этого боится? Но тебе это вообще не свойственно».

«Надеюсь, не свойственно, – согласилась я, – мне просто хочется, чтобы она не преступала границу. Она постоянно ее нарушает, а замечаю я это лишь позже, после наших с ней встреч. У меня сил нет рассказывать ей все заново, повторять и повторять, я устала». Я забыла о стихах Бу и теперь говорила только о себе. «Как-то раз я решила прибегнуть к гипнозу, – рассказывала я, – чтобы получить доказательства – вспомнить точное место, и время, и все подробности, и предъявить это в качестве доказательств, но психоаналитик сказал, что если уж прибегать к гипнозу, то ради себя самой. А делать это, чтобы переубедить родственников, не стоит, потому что в мире нет доказательств, которые они сочли бы достаточно вескими. Даже если я покажу им видеозапись, они назовут ее подделкой. И то же самое мне говорили в Службе помощи жертвам инцеста – что те, кто открыто обвиняет родственников, как правило, теряют семью. А теперь буду читать твои стихи».