Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

— Вы не собираетесь пойти на «Салемских колдуний», дорогой друг? — спросил он Лабурдета.

— Мы с женой очень хотели бы, но на гастролеров так трудно достать билеты. Я заходил в театр, но в кассе уже не было ни одного.

— В таком случае разрешите предложить вам два билета в партер. Я не сумею ими воспользоваться.

Лабурдет сначала вежливости ради отказался, но тут же, поблагодарив Анри, положил билеты в бумажник. Анри даже не слышал, что тот сказал. Он смотрел на простиравшийся перед ними бульвар Пастера и площадь Пи Берлана; в глубине ее высилось здание газового завода, о чем возвещала надпись из люминесцентных трубок, по которым на фоне ночного неба бежал дрожащий, искусственный и печальный голубой огонь. Вот в каких декорациях предстояло ему жить. Профессор факультета гуманитарных наук Бордоского университета. Doctor in aeternum [30] Доктор навечно (лат.) . . Тридцать один год вечности, тридцать один год службы — бегай по кругу на этой сцене, за кулисами которой один коридор ведет к вокзалу, Парижу и Национальной библиотеке, другой — к аэропорту, к границе, к отпуску, к командировкам и третий — к Сарразаку и к Мадлен… Узкие, зажатые коридоры, разветвляющиеся где-то в бесконечности и опоясывающие всю планету, большая тюрьма величиной со вселенную и в то же время очень маленькая, потому что в ней нет Жанны, а раз нет Жанны, то нет и вселенной…

У него было такое чувство, что его заперли наедине с самим собой, с его бедностью, его пустотой, и он обречен идти по этому коридору-темнице с прямыми голыми стенами, однообразия которых не нарушает ни малейшая брешь… «Я все равно увижу, как она к проселку робко тянется губами…» — даже этого нет. Навечно, дорогой коллега, навечно, аминь… Тридцать один год без перерыва. От этого хочется выть.

Лишь наслаждение, полученное от обеда с искусно составленным меню, смогло разогнать эти мрачные думы. Было десять часов вечера, и вкус «о-брион 53», дополненного белоснежным молодым рокфором, вызывал в памяти аккорды финала «Девятой симфонии»: «Alle Menschen werden Brüder, wo dein sanfter Flügel weilt…» [31] «Там, где ты раскинешь крылья, люди — братья меж собой…» (нем.) — (Из «Оды к Радости» Гёте.) Анри уже благосклоннее взирал на гармонию вселенной. Лабурдет как раз заканчивал маленькую речь, в которой приветствовал хозяев — историческую секцию, — и сказал несколько теплых слов в адрес Лассега, нового профессора кафедры истории колонизации.

Раздались вежливые аплодисменты, и на столе появились фрукты. Анри не любил фруктов, и потому мир снова предстал ему в мрачном свете. Он вспомнил о бородатом студенте-антифашисте. Бомбы, Комитет бдительности, покушения… Внезапно им овладела тревога.

В эту самую минуту в Сарразаке полицейский Видаль, стоявший на посту на дороге в «Ла Гранжет», увидел двух приближавшихся людей, которые показались ему подозрительными. Он схватился было за автомат «стэн», сохранившийся у него со славных дней Освобождения, но не успел взяться за ложе, как спусковой крючок сорвался с предохранителя и прозвучал одинокий выстрел — пуля пролетела под мышкой Видаля.

— Черт бы побрал этого чертова дурня! Чего доброго, еще прикончит тут нас! Этакая тупица!

Еще дрожа от волнения, Видаль с облегчением узнал голос дядюшки Тастэ. Старый учитель шел в сопровождении Теодора Гонэ, на голове которого впервые в жизни красовался берет, надетый домиком, как у лесорубов. У обоих были охотничьи ружья.

— Я чуть не всадил себе пулю в бок, — вместо извинения пробормотал Видаль.

— Жаль, что промахнулся! По крайней мере избавил бы людей от опасности. Мы идем в обход. Ничего подозрительного?

— Ничего, господин Тастэ. Мой напарник пошел на камнедробилку.

— Прекрасно. А мы дойдем до театра.

И они скрылись в темноте. До Видаля донесся голос дядюшки Тастэ, дававшего советы Теодору:

— Мы идем по открытой местности. Каждый — по своей стороне дороги… Спустите предохранитель у ружья. Надо быть наготове. Осторожнее, черт возьми, это же не свечка!.. Можете нести его на плече, но лучше зажать приклад под мышкой и нести ружье дулом вниз, а палец держать на спусковом крючке. Если придется стрелять, цельтесь в ноги… Я зарядил вам седьмым номером — этого будет достаточно, чтобы их припугнуть. У меня в правом стволе крупная дробь, но это не для новичков.

Подойдя к главному входу, они остановились. Начался мелкий дождь.

— Ничего не видно, — сказал Теодор.

Страх сдавил ему горло. Теодор старался преодолеть панику. Рука его так сильно сжимала спусковую скобу, что он не смог бы разжать пальцы и дотянуться до крючка, если бы потребовалось на него нажать.