Робер Эскарпи - Святая Лизистрата

Вид листков пробудил в Анри профессиональный рефлекс. На первый взгляд почерк топкий, убористый, но вполне читабельный… манера изложения ясная… вроде бы никаких орфографических ошибок — словом, диагноз вполне благоприятный. И он погрузился в чтение.

Теодор сидел, сжав губы, еле удерживая слезы. Пытаясь справиться с волнением, он по обыкновению призвал на помощь Ланселота: «olisthos — скат, скольжение вниз; ollumi — убить, потерять, отрицать; ololuzô — кричу или стенаю; holos — все; oloptomai — рвать на себе одежды; olophyromaï — рыдать…» Ничтожное облегчение. Мелькали перроны вокзалов с названиями, оканчивающимися на «…ак» …мужчины, дамы, фонари… мужчины, дамы, фонари…

— А вы знаете, недурно, — сказал вдруг Анри. — Быть может, слегка напыщенно, но и только. Беда современных переводчиков в том, что они прибегают к арго. Во-первых, это очень модернизирует, а потом арго сорбоннских профессоров… Лучше не говорить об этом. Жироду был хитрее… быть может, даже излишне хитер, излишне интеллектуален. А надо, следуя тексту, переводить так, как говорят обычные люди, не жонглируя словами. Возьмите Селина — он пишет немыслимые вещи — и ничего. Вы знаете Селина?

— Нет.

— Ну, конечно… Так вот: ваш перевод при незначительных доделках может пойти на сцене… Кое-что отшлифовать — и все. Вы поревели еще что-нибудь?

— Нет, только это.

— Прекрасно… Переделывать тут, конечно, придется немало… но воспроизводить все кулинарные абсурды, которые встречаются в рукописи, естественно, не следует. В наш век у людей очень чуткое ухо. Надо найти соответствующие выражения.

Он не смел высказать только что родившуюся у него мысль. Писать для сцены было его давней мечтой. И когда зашла речь о том, чтобы отдать «Ла Гранжет» под театр, эта мысль сразу всплыла на поверхность. Но удобно ли выдвинуть свою кандидатуру? Именно эти соображения и склонили его в пользу «Лизистраты»: когда не решаешься заявить о себе в полный голос, самое лучшее взяться за инсценировку. Репутация у Аристофана достаточно прочная. Он мог сослужить неплохую службу. Дело было за переводом, и вот представился случай избежать этого каторжного труда.

Но ни с того ни с сего вдруг предложить Теодору соавторство — это могло показаться странным. Как он это примет? Сухо — из гордости или, быть может, застенчивости, а скорее всего с буйной признательностью человека, не верящего своему счастью, что еще более обременительно. И так события двух последних дней, наверно, показались ему чем-то вроде сказки. Можно было бы, конечно, добавить еще чудес, по возникала угроза нарушить правдоподобие и впасть в гротеск. Роль рождественского деда требует чувства меры.

И все же от этой идеи нельзя отказаться. У малого есть чувство языка и врожденный талант переводчика. Анри принес бы на алтарь содружества знание дела, литературную хватку, имя. И если бы удалось прельстить Мориса Мамби, такое содружество могло дать интересные плоды.

Так или иначе, но до встречи с Ренаром лучше ничего не говорить Теодору. Он не доверял Анри, держался на почтительном расстоянии от этого дьявола-соблазнителя. А Ренар успокоит его. Это хитрый мудрец. Поговаривали, что он член «Opus Dei» [8] «Божье дело» (лат.) — название иезуитской организации. . Тончайший ум, но не без загибов. Настоящий фанатик, и особенно по части древних языков. Он добился того, что в университете вновь стали преподавать санскрит, и проводил весь свой отпуск за изучением хеттского языка. Но это было для души. А его специальностью, страстью, жизнью была греческая эпиграфика.

Он ждал их в холле университета. Несколько торопливо произнесенных слов приветствия затерялись в его густых усах, совсем таких же, как у дядюшки Тастэ. Увидев рукопись, он схватил ее с жадностью скупца.

— М-м… — пробурчал он и, обращаясь к Теодору, спросил: — Это вы ее раскопали?

— Да, господин профессор.

— Вы немного знаете греческий? Лассег сказал мне, что вы племянник аббата Гонэ. Я полагаю, он чему-нибудь научил вас?

— Да, господин профессор.

Ренар присел к столу, который стоял перед помещением привратника специально для удобства преподавателей, и принялся листать рукопись, то и дело восклицая:

— М-м… занятно… занятно… эта история с кухней… Рукопись, несомненно, английского происхождения… При Генрихе Восьмом в Итоне ученики играли разные пьески, как правило, это были переложения римских авторов — Плавта пли Теренция. А ведь сарразакские монахи, кажется, поддерживали отношения с англичанами?